Арно чистил ружье на столе. Очки с половинками стекол придавали его облику анекдотичную ученость, которая плохо вязалась с человеком, сбросившим меня с лестницы. Он не поднял головы и продолжил работу, словно меня не было в доме. Я уловил запах ружейного масла, пороха, когда Арно засунул в ствол длинный проволочный ершик. Тот, двигаясь в стволе, мелодично посвистывал.
— Вы хотели меня видеть? — произнес я.
Арно не спеша дочистил ствол и только после этого опустил ружье на стол. Снял очки, спрятал в нагрудный карман, откинулся на стуле и посмотрел на меня.
— Матильда сказала, ты ищешь работу?
Насколько я помнил, все было не так, но спорить не стал.
— Если вам есть что предложить.
— В этом-то и вопрос. — У Арно ходуном заходили челюсти, будто он пытался разгрызть орех. Я заметил, какая у него дряблая от возраста кожа на шее — как у постаревшего штангиста. — Моя дочь может болтать все, что ей вздумается, но кто здесь будет работать, решаю я. Приходилось трудиться на ферме?
— Нет.
— Опыт работы на стройке большой?
— Не очень.
— Тогда с какой стати я должен тебя нанимать?
Я не мог придумать веской причины, поэтому, стараясь не смотреть на ружье, промолчал. Арно презрительно фыркнул.
— Ты вообще как здесь оказался?
У меня чуть не сорвалось с языка, что из-за его же капкана, но это его бы только разозлило. Я больше не боялся, что Арно пристрелит меня, но сознавал, что только от его доброй воли зависит, работать мне на ферме или нет.
— В каком смысле?
— Какого дьявола шатаешься по чужой стране, как бродяга? Для студента тебе многовато лет. На что ты живешь?
Его манера говорить очень напоминала Греттен.
— То на одно, то на другое. Я переменил много работ.
— То на одно, то на другое! — передразнил он. — Ты не очень-то откровенен. Что ты скрываешь?
На мгновение я почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног. Кровь предательски прилила к лицу.
— С какой стати мне что-либо скрывать?
Арно пошевелил губами: то ли размышлял, то ли пережевывал застрявший между зубами кусочек пищи.
— Я не люблю, когда чужие суют нос в мою частную жизнь, — наконец изрек он. — Ты будешь жить в амбаре. И питаться тоже там. Я не желаю видеть тебя больше, чем необходимо. Платить стану пятьдесят евро в неделю, если посчитаю, что ты того заслуживаешь. Соглашайся или убирайся ко всем чертям.
— Хорошо.
Жалованье было ничтожным, но деньги меня не интересовали. Однако появившийся в глазах Арно блеск заставил меня пожалеть, что я легко согласился. Было ошибкой проявлять перед ним слабость.
Он, словно оценивая, оглядел меня с ног до головы.
— Идея тебя нанять пришла в голову Матильде, а не мне. Мне это не по душе. Но тут полно работы, и ее надо делать. Она посчитала, что мы можем взять для этого английского лодыря, и я не стал противоречить. Но я буду за тобой приглядывать. Попробуй разозли меня хоть раз, и ты сильно пожалеешь. Ясно?
Арно несколько секунд смотрел на меня, чтобы я осознал его слова, затем взял ружье со стола.
— Свободен. Топай отсюда. — И он принялся протирать ствол промасленной ветошью.
Злясь и испытывая унижение, я похромал к двери.
— Вот еще что. — Арно ледяным взглядом посмотрел на меня поверх ружья. — Держись подальше от моих дочерей.
ГЛАВА 7
Было так жарко, что после разговора с Арно я не полез на леса. К тому же настало время обеда, и, когда вернулась Матильда, я дождался у кухни еды и отнес тарелку в тень амбара. Надо было охладиться во всех смыслах слова. Обида жгла меня, и я задавал себе вопрос: не лучше ли попытать удачи на дороге? Но ответом было мое собственное нежелание рисковать. За пределами фермы меня ожидало одно — неопределенность. Требовалось время, чтобы решить, как поступить дальше. И если для того, чтобы выиграть это время, нужно было подчиняться правилам Арно, приходилось с этим мириться.
В тот день обед состоял из хлеба, помидоров и темной, обильно сдобренной специями домашней колбасы. Кроме того, маринованные каштаны и на третье маленький желтый абрикос. Оказавшись на ферме, я не ел ничего другого, кроме того, что было выращено или произведено здесь.
Я проглотил все, кроме абрикосовой косточки и черенка, и мечтал закурить. От острой пищи захотелось пить, и я отправился к крану в амбаре. Сладковатый запах вокруг бочек с дрянным вином был приятнее самой жидкости. Пересекая прямоугольную бетонную площадку на каменном полу, я угодил костылем в глубокую щель. Пошевелил концом осыпающийся край и подумал: «Мало клали цемента». Если здесь работал тот же человек, который чинил дом, он справился нисколько не лучше.
Открыв кран, я напился из подставленных под струю ладоней. Вода была холодной и свежей. Плеснув немного на лицо и шею, я вышел из амбара и едва не столкнулся с Греттен.
— Прошу прощения.
Она улыбнулась. Греттен была в короткой майке и коротко обрезанных джинсовых шортах, и я удивился, как Арно разрешает ей в них выходить. Она несла ведро, но пластмассовое, а не металлическое, как те, которыми пользовался Жорж. За ней бежал спаниель. Завидев меня, Лулу запрыгала и завиляла хвостом. Я почесал ее за ушами.
— Вот несу всякую всячину поросюкам, — произнесла Греттен. — Но, похоже, переложила ведро. — Она держала ручку обеими руками, и это мешало ей идти. — Помогите, если вам нечего делать.
Я старался придумать, как бы отказаться. Предостережения ее отца звучали у меня в ушах, и я не знал, сумею ли со своим костылем так далеко унести ведро. Улыбка Греттен стала шире, ямочки на щеках заметнее.
— Пожалуйста. Мне правда очень тяжело.
По ее настоянию мы понесли ведро вдвоем, держась за ручку каждый со своей стороны. Но не прошли и нескольких ярдов. Греттен постоянно хихикала. И я, потеряв терпение, потащил ведро один. Оно оказалось не таким тяжелым, как говорила Греттен. Но идти на попятную было поздно. Оставалось надеяться, что даже Арно не станет возражать, узнав, что я помогаю кормить его свиней.
— Отращиваете бороду? — спросила Греттен, когда мы шагали по дорожке среди виноградника.
Я смущенно вспомнил о щетине на подбородке.
— Нет, просто не брился.
Она искоса посмотрела на меня и нерешительно улыбнулась.
— Можно потрогать?
Прежде чем я успел ответить, Греттен погладила меня по щеке. От ее нагретой солнцем обнаженной руки пахло жженой карамелью. А когда она убрала руку, ямочки на щеках обозначились еще сильнее.
— Вам идет. Мне нравится.
Пока мы шли через каштановый лес, собака скакала впереди. Греттен свернула на ответвлявшуюся от главной дороги протоптанную под деревьями грязную тропинку, которая привела нас на поляну, где из проволоки и досок был сооружен большой загон. Отдельно стояла уродливая хибара из шлакоблоков. Ничего не объясняя, Греттен прошла мимо и направилась к загону.