Так и подмывало заказать второй бокал, но я не хотел заставлять Матильду ждать. Со своего места я видел в окно фургон, но он закрывал ее от меня.
— Пожалуй, не стоит.
Бармен вытер стойку.
— Далеко едете?
— Нет, остановился здесь поблизости.
— И где же?
Я пожалел, что заговорил с ним, но он выжидательно смотрел на меня.
— На ферме у дороги.
— У семейства Дубрей?
— Нет. Их зовут Арно.
Рука бармена с тряпкой замерла на стойке, и он удивленно уставился на меня. Потом окликнул кого-то за столиком за моей спиной:
— Слышал, Жан-Клод, этот парень остановился на ферме Арно!
Разговоры стихли. Послышался шелест — старик отложил газету и поднял голову. Я оглянулся. Все внимание было приковано к крупному мужчине в пыльном комбинезоне на лямках. Ему было лет сорок, с темной щетиной и черными бровями, образующими над переносицей непрерывную линию. Поставив на стол пиво, он посмотрел на меня, задержал взгляд на моих рыжих волосах, перевязанной ноге и костыле.
— Англичанин? — Голос звучал резко, но не враждебно.
— Угадали.
— Работаете на Арно?
Я постарался как можно равнодушнее пожать плечами.
— Шел мимо и забрел провести время.
— Провести время с его дочерями? — прокомментировали из-за столика.
Это сказал парень в испачканных маслом джинсах и с мерзкой ухмылкой. Его компания прыснула. Но крепкий мужчина с темной щетиной не поддержал их.
— Придержи язык, Дидье.
Смех стих. Я допил пиво, больше не ощущая вкуса. Посмотрел в окно, чтобы узнать, успела ли Матильда заправиться, но не увидел ее.
— Что с вашей ногой? — спросил крепкий мужчина.
— Наступил на гвоздь.
— Большой же был гвоздь!
— Очень.
Бармен подал мне сигареты. Мое лицо пылало, пока я рассовывал пачки по карманам и неловко отсчитывал деньги. Сдачу он швырнул на прилавок, и монеты раскатились по стойке. Пока я собирал их, открылась дверь. Вошла Матильда. В баре повисла тишина, раздавались лишь ее шаги. Она сохранила невозмутимое выражение лица, но шея и щеки горели.
— Примите за топливо.
Бармен покосился на крупного мужчину в комбинезоне и звякнул кассовым аппаратом. Только после этого Матильда показала, что знает о присутствии человека за столиком. Хотя по тому, как она к нему повернулась, я понял, что увидела его давно.
— Жан-Клод.
— Матильда.
Пока бармен отсчитывал сдачу, они больше не сказали друг другу ни слова. Я заметил, что бармен отдал ей деньги вежливее, чем мне, даже слегка поклонился.
— Спасибо.
Когда мы шли к двери, я чувствовал, что на нас устремлены все взгляды. Пропустил первой в дверь Матильду и не знал, услышала ли она короткий хрюкающий звук, а затем сдержанный смешок из-за столика, где сидел Дидье. Не оглядываясь, закрыл створку и, стараясь не отстать, поковылял за ней. Ждал, что Матильда что-нибудь объяснит, но она молча завела мотор и тронулась с места.
— Милые соседи, — заметил я.
Она смотрела в засиженное насекомыми стекло.
— Они не привыкли к чужакам.
Я же решил, что проблема не во мне, не в том, что я чужак. Хотел спросить, почему фамилия Арно вызвала такую реакцию и кто такой Жан-Клод. Но по тому, как держалась Матильда, было ясно, что она не желает это обсуждать.
И пока мы ехали обратно на ферму, я размышлял, уж не довелось ли мне познакомиться с отцом Мишеля? Когда мы оказались на территории фермы, я облегченно вздохнул. Матильда закрыла за нами ворота, заперла их на замок, и ко мне вернулось хрупкое ощущение безопасности. Она не только заправила машину, но и наполнила горючим канистры, однако отказалась от моей помощи, когда я предложил помочь сгрузить их. Лишь бросила:
— Ужин принесу позднее.
Я вошел в амбар, и обаяние чудесного вечера исчезло. Сознавал, что не могу вечно прятаться на ферме, но теперь жалел, что ездил с Матильдой в бар и напрасно там засветился. И все из-за бокала пива и нескольких пачек сигарет. Почему я вызвал к себе такой интерес? Меня не удивило, что Арно недолюбливают. Трудно представить, что он вообще мог с кем-нибудь сойтись. Но даже при его характере царившую в баре атмосферу не объяснить обычной для маленького городка соседской враждой. Он кому-то крепко насолил.
Я понес сигареты наверх. Забираться по лестнице я уже наловчился и если задержался на площадке второго этажа, то не потому, что запыхался. Крышка люка была открыта. Я помнил, что закрыл ее, когда уходил. Прислушался, но в амбаре не раздавалось ни звука. Как можно тише я преодолел последние ступени, хотя прекрасно понимал, что если кто-нибудь находится наверху, он уже знает о моем присутствии.
* * *
Когда моя голова поднялась над крышкой люка, я увидел Греттен. Она сидела на матрасе ко мне спиной, рядом стоял мой рюкзак, и половина его содержимого валялась на постели. Пакета в полиэтилене я не заметил, но он был спрятан на самом дне, а Греттен явно нашла то, что хотела, прежде чем добралась до него. Она ритмично покачивала головой. Густые волосы скрывали наушники, но я слышал раздававшуюся из них музыку. Забравшись на чердак, я направился к ней. Ее глаза удивленно распахнулись, когда я наклонился и выключил плейер.
— О, я вас не слышала.
— Что вы делаете? — Я старался, чтобы голос не звучал сердито, однако не мог избавиться от укоризненных ноток, и у Греттен сразу стал виноватый вид.
— Ничего. Хотела послушать музыку.
Я сгреб одежду и принялся запихивать обратно в рюкзак. И пока возился с ней, пощупал на дне — там ли пластиковый пакет. Наткнувшись пальцами на полиэтиленовую обертку, почувствовал облегчение, но руки продолжали дрожать.
— Надо спрашивать.
— Я спрашивала, вы сказали, что можно.
Я смутно помнил, что говорил нечто подобное. В тот день, когда думал, что на следующее утро уеду, а потом совершенно забыл. А у Греттен мои слова отложились в голове.
— Я имел в виду, при мне, — добавил я.
— Это наш амбар. Мне не надо спрашивать у вас разрешения.
— Пусть амбар ваш, но это не дает вам права копаться в моих вещах.
— Думаете, мне нужны ваши старые носки и майки? — Греттен разозлилась. — И ваша дурацкая музыка мне не нравится. А вот если папа узнает, что я была здесь, он вам задаст!
Я решил не спорить с ней.
— Прошу прощения, что нагрубил. Просто не ожидал никого здесь встретить.
Греттен смягчилась, но не проявила желания уйти и, пока я доставал из карманов и выкладывал на матрас сигареты и зажигалку, стояла, опершись о лошадку-качалку, и поглаживала ее гриву.
