В тот день я не собирался с ней заниматься. Зашел в амбар умыться, прежде чем отправился в дом за обедом. Все утро размышлял о том, что произошло накануне в ванной. Правильно ли я воспринял возникшее между Матильдой и мной напряжение? Не вообразил ли его? Ждал, не замечу ли в ней перемены, но так и не представился случай выяснить это. Завтрак я нашел на лестнице на чердак, а когда возвращал посуду, Матильды в кухне не было. Я надеялся увидеть ее, когда пойду за обедом.
Но только вышел из амбара, столкнулся с Греттен с тарелкой. Матильда просила принести мне обед, сообщила она с кокетливой улыбкой. И я понял, что на мирную трапезу надежды нет. Но если общества Греттен не избежать, занятие английским поможет заполнить неловкие паузы. Хотя ее они не смущали.
Она улеглась на живот и, болтая ногами, сорвала очередной цветок, пробившийся между камнями заросшей травой брусчатки. Греттен была в желтой майке и коротких, выгоревших шортах. На измазанных землей ступнях длинных, загорелых ног болтались красные «вьетнамки». Я нарисовал на земле круг и две линии от середины, изображающие стрелки часов, указывающие на девять и двенадцать.
— Сколько сейчас времени?
— Противные часы.
— Ты даже не пытаешься ответить.
— Зачем? Мне скучно.
— Хотя бы сделай усилие. — Я говорил на манер тех учителей, которых сам терпеть не мог, но рядом с Греттен во мне пробуждалось самое худшее.
— Чего ради? — Она раздраженно посмотрела на меня. — В Англию я никогда не попаду.
— Как знать.
— Хочешь взять меня с собой?
Она шутила — по крайней мере я надеялся, что шутит, — но от одного упоминания о возвращении домой у меня защемило в груди.
— Твоему отцу это бы не понравилось.
Имя отца, как всегда, отрезвило ее.
— Ладно. Я сама никуда не хочу ехать.
— Но поучиться не помешает. Не всю же жизнь ты просидишь на ферме.
— Разве нельзя? — В ее голосе прозвучали враждебные нотки.
— Можно. Неужели ты не планируешь когда-нибудь уехать или выйти замуж?
— Откуда тебе знать, что я планирую? А если выйду замуж, то точно не за англичанина. Так какой смысл учить дурацкий язык? Вокруг полно парней, мечтающих жениться на мне.
«Это еще вопрос», — подумал я, но понимал, что пора сдать немного назад.
— Хорошо. Я просто решил, что тебе здесь скучно.
— Еще как. — Греттен приподнялась на локте и посмотрела на меня. — Могу предложить заняться кое-чем получше.
Я приступил к еде и притворился, будто ничего не слышал. В тот день на обед были толстый ломоть хлеба и рагу из белых бобов с кусочками колбасы — почти черной, с вкраплениями светлого жира. Когда я подцепил кусок на вилку, Греттен скривилась.
— Не понимаю, как ты можешь есть эту пакость?
— Что в ней не так?
— Не люблю кровяную колбасу.
— Это кровяная колбаса?
Греттен усмехнулась, заметив мою растерянность.
— А ты не знал?
— Нет.
Я посмотрел на темную массу с шариками жира, и перед глазами возникла другая картина: подвешенная за задние ноги оглушенная свинья и Жорж, вонзающий нож в ее горло. Я вспомнил звук, с каким кровь текла в металлическое ведро. Положил колбасу и отодвинул от себя тарелку.
— Отбила вам аппетит?
— Я не голоден.
Глоток воды помог избавиться от послевкусия. И в следующее мгновение я почувствовал отвлекающее покалывание в руке, где любопытный муравей с интересом исследовал мою кожу. Я смахнул его на землю и заметил десятки других. Они ползали по траве и таскали хлебные крошки в дыру между камнями мостовой.
Греттен подняла голову, чтобы узнать, чем я так заинтересовался.
— Что там такое?
— Просто муравьи.
Она набрала горсть земли и стала сыпать тонкой струйкой на их пути. Муравьи забегали кругами, «антенны» зашевелились на их головах, и, наконец, они проложили новую дорогу в обход препятствия на прежней.
— Не надо, — попросил я.
— Почему? Это всего лишь муравьи.
Греттен продолжала разрушать их коммуникации, а я отвернулся. Почувствовав раздражение от ее легкомысленной жестокости, задал следующий вопрос:
— Кто был деловым партнером твоего отца?
Сыпя песок из кулака на муравьев, она покачала головой.
— У папы не было партнера.
— А он сказал, что был. Человек, который помогал ему со статуями.
— Луи работал на нас. Он не являлся папиным партнером.
Тогда я впервые услышал его имя.
— Пусть так. Он отец Мишеля?
— Тебе-то какое дело?
— Никакого. Забудь.
Греттен набрала полную горсть земли и высыпала прямо в отверстие муравьиной норки.
— Матильда сама виновата.
— В чем?
— Во всем. Забеременела, начала склочничать, поэтому Луи и ушел. Если бы не Матильда, Луи до сих пор был бы здесь.
— Ты раньше говорила, что он предал вас.
— Предал, но не по своей воле. — Ее глаза стали отрешенными, словно что-то в ней отключилось. — Он был красавчиком. И забавным. Постоянно подкалывал Жоржа — спрашивал, не женат ли он на свинье.
— Остроумно.
Греттен приняла мое замечание за чистую монету.
— Луи умел рассмешить, однажды завернул поросенка в свой старый шейный платок, словно в пеленку. Жорж, когда увидел, возмутился, потому что Луи уронил поросенка и сломал ему ногу. Хотел наябедничать папе, но Матильда взяла с него слово, чтобы он сказал, будто все вышло случайно. Папа бы только разозлился. А свиньи ведь не Жоржа, так что он не имел никакого права начинать скандал.
— И что случилось с поросенком?
— Жоржу пришлось зарезать его. Поросенок был еще молочным, и мы получили за него хорошие деньги.
Чем больше я слышал об этом Луи, тем меньше он мне нравился. Я не мог представить Матильду с человеком вроде него. Но стоило немного подумать, и стало ясно, насколько я смешон. Я же ее совершенно не знал.
— И где теперь Луи?
— Матильда прогнала его.
— Но он живет по-прежнему в городе?
— Почему тебя это заинтересовало?
— Хотел узнать, как это Матильда…
— Хватит про нее! Что ты все о ней да о ней?
— Я не о ней…
— Нет, о ней! Матильда, Матильда, Матильда. Ненавижу ее! Она все портит! Ревнует всех ко мне, потому что старая зануда и понимает, что мужчины хотят меня больше, чем ее!
