— Мы слышали, что вы стреляли не в воздух.
— Неужели? Кто-нибудь ранен?
— Нет, но…
— Вот видите! И вообще не понимаю, как они могли утверждать, куда я целил, если так быстро улепетывали.
— Давайте поговорим в доме.
— О чем нам разговаривать?
— Мы не отнимем у вас много времени.
В голосе жандарма прозвучали стальные нотки. Я не расслышал, что ответил Арно, но по звуку шагов догадался, что жандармы вошли в дом. Дверь закрылась, а я не мог думать ни о чем другом, кроме полиэтиленового пакета в своем рюкзаке. Теперь мне казалось безумием не избавиться от него и тем более прятать на дне под старой одеждой.
Слишком поздно. Ничего не изменить.
С того места, где я притаился на лесах, было видно поверх верхушек деревьев озеро. Может, спрятаться там, пока полицейские не уйдут? Или даже перелезть через колючую проволоку и идти через пшеничное поле, пока не окажусь на какой-нибудь дороге? Если повезет, до того как меня хватятся, я успею уйти на несколько миль.
Не паникуй, приказал я себе. Ты жандармов не интересуешь. Им сообщили о выстрелах прошлым вечером, и они явились для того, чтобы предупредить Арно. По крайней мере надо на это надеяться. Если подамся в бега, то лишь привлеку к себе внимание. Да и куда бежать?
Чтобы побороть тревогу, я шлепнул мастерок в подсыхающий на доске раствор. Бессознательно подцепил немного цемента и втер в стену. Затем снова. Тихий звук скребущего железа по камню подействовал успокаивающе и унял дрожь в руках. Вскоре я поднялся и продолжал работать стоя — механически, бездумно водил рукой от доски к стене и обратно. И с каждым движением забывал об Арно, забывал о полиции. Забывал обо всем на свете. Даже не услышал, как снова открылась дверь в кухню.
— Эй, наверху!
Я замер и посмотрел вниз. Во дворе стоял высокий жандарм и, прищурившись, глядел на меня. Солнцезащитных очков на нем больше не было, и без них его маленькие глазки напоминали поросячьи.
— Потогонная работенка.
— Еще бы. — Я сделал вид, будто продолжаю трудиться.
— Ну и денек, черт бы его побрал! — Жандарм, пытаясь освежиться, оттянул на груди влажную от пота рубашку. — Да еще пришлось оставить машину на дороге. Ворота-то сюда закрыты.
— Да.
— Ненавижу солнце. С апреля по октябрь для меня сущий ад.
— Я вас понимаю.
— А вам с вашей бледной кожей, наверное, вообще очень тяжело.
Раствор соскользнул с мастерка и плюхнулся на настил. Жандарм обвел глазами дом, снял фуражку и, прежде чем снова надеть, провел пальцами по волосам. Его пышные усы почти скрывали рот.
— Давно вкалываешь?
— С девяти.
Он улыбнулся.
— Я не про сегодня.
— Несколько недель.
На доске раствора не осталось, а в ведре он настолько загустел, что невозможно стало работать. Но я все равно подцепил его мастерком. Надо было изображать деятельность или спускаться за цементом вниз. Я слышал, как поскрипывали подошвы жандарма, когда он переминался с ноги на ногу.
— Ты ведь англичанин?
Я кивнул.
— А по-французски хорошо говоришь. Где научился?
— Сам.
— Да ну? Способный парень.
— В школе получил хорошее образование.
Он достал платок и вытер лицо.
— Как тебя зовут?
Меня так и подмывало придумать фамилию. Но ситуация осложнилась, если бы он потребовал паспорт. Когда я назвался, реакции не последовало.
— Что привело тебя во Францию, Шон? — спросил он. Я провел мастерком по стене, хотя там нечего было разглаживать.
— Просто путешествую.
— Но если ты турист, то не имеешь права работать. Кровь бросилась мне в лицо, я вспыхнул. Жандарм выдержал паузу и рассмеялся.
— Расслабься, я пошутил. В курсе вчерашней заварухи?
— В общем, нет.
— В каком смысле?
— Слышал шум, но практически ничего не видел.
— Но все-таки слышал и догадался, что там что-то происходило?
— Трудно было не услышать.
Жандарм вытер сзади шею платком.
— Расскажи, что знаешь.
— Кто-то разбил окно. Из леса раздавались крики. По голосам можно было судить, что человек не один.
— Что они кричали?
— Всякое про Арно и его дочерей.
— Неприличное?
— Уж точно не любезности.
— Сколько раз выстрелил Арно из ружья?
— О… — Я нахмурился, притворяясь, будто вспоминаю. — Не знаю.
— Раз, два? Шесть?
— Не могу сказать.
— Он целился в сторону леса?
— Я не видел.
— Где ты находился, когда все это происходило?
— С той стороны дома.
— Однако ничего не разглядел?
— Было темно. И когда я туда подоспел, все уже закончилось.
— И не побежал выяснить, что там такое?
— С этим не очень побегаешь. — Я вытянул раненую ногу, демонстрируя жандарму бинт. И не успел поставить обратно на настил, как понял, что совершил ошибку.
— Где это тебя угораздило? — поинтересовался он.
— Наступил на гвоздь. — Я проклинал себя за то, что не умел держать язык за зубами.
— На гвоздь? — Его лицо посуровело, от прежней показной доброжелательности не осталось и следа.
Я отвернулся, сделав вид, будто выравниваю стену пересохшим раствором, и как можно небрежнее спросил:
— Вы знаете, кто это был? Прошлой ночью?
— Наверное, кто-то из местных парней, — ответил он, и у меня сложилось впечатление, что никто не собирается арестовывать Дидье с дружками за то, что те немного пошвыряли камни.
Жандарм надел темные очки, спрятав свои маленькие глазки.
— Сколько ты еще собираешься здесь пробыть?
— Наверное, пока не закончу работу.
— А затем уедешь?
— Вероятно.
Темные очки продолжали буравить меня взглядом. Мне показалось, будто жандарм хочет что-то добавить, но в это время открылась дверь кухни, и во двор вышел его напарник. Они о чем-то переговорили, но так тихо, что я ничего не расслышал. Затем тот, что был меньше ростом, раздраженно покачал головой. Высокий что-то объяснил, и оба посмотрели на меня.
Я снова отвернулся, а через мгновение услышал, что они идут через двор. И до тех пор, пока не убедился, что они скрылись из виду, притворялся, что работаю, и мазал стену почти высохшим раствором.
