Глубоко вздохнув, я вернулся в зал. Народу в баре прибавилось. Ленни обслужила Ди. Расплачиваясь, он не обращал внимания на барменов, и я стал надеяться, что компания допьет пиво и уйдет, не заметив меня.
Они уже собирались на выход, когда удача отвернулась от меня. Я смотрел, как четверка поднялась из-за столика. И именно в этот момент, словно по заказу, Жюль поглядел в мою сторону. Обслуживая клиента, я старался делать вид, будто ничего не случилось, но, снимая с полки стакан, столкнул два других, и они разбились.
— Черт!
На мой не в меру громкий возглас сердито повернулся стоявший неподалеку Сергей. От звона бьющегося стекла, как обычно, стих гул голосов, но вскоре разговоры возобновились. Я взял из-под стойки совок для мусора и принялся убирать осколки, радуясь предлогу не мозолить четверке глаз. Но когда поднялся, Жюль стоял, опираясь о стойку. Я выбросил битое стекло в ведро и стал разливать напитки. Но постоянно чувствовал на себе его взгляд. Вскоре не осталось ни одного клиента, кроме него. Притворяться не имело смысла, и я поднял голову. Он выглядел подтянутым и загорелым, но, когда поворачивал голову, я заметил в свете ламп темные синяки под глазами. А на лице все та же полуулыбочка.
— Бросил учительствовать? — Жюль демонстративно обвел взглядом бар. — Много народу. Хорошие дают чаевые?
— Что тебе надо?
— Нехорошо себя ведешь. Тебе полагается спросить, что я хочу выпить. «Прошу прощения, сэр, чем могу служить?»
Я стиснул зубы так сильно, что почувствовал боль. Жюль усмехнулся. Я уговаривал себя, что он никто, пусть говорит что пожелает, а потом убирается. Но к его следующим словам оказался не готов.
— Я скажу Хлое, что встретил тебя, — произнес Жюль. — Ты знал, что она теперь живет со мной?
Не знал. Не видел ее с тех самых пор, как покинул ее квартиру. Собирался предложить побыть с ней, пока она не сделает аборт, но не стал. Как Хлоя распорядится своей жизнью, больше не мое дело, она это ясно дала понять. Я сказал себе: самое лучшее для нас обоих решение — полный разрыв.
Но я не догадывался, что Хлоя вернулась к Жюлю. Не сомневался, что аборт — решение Хлои, поэтому вообразил, будто она порвала и с ним. И все, что теперь почувствовал, вероятно, отразилось на моем лице.
— Явно не знал, — осклабился Жюль.
— Как она?
— А тебе какое дело? Ты же ее бросил.
Мои пальцы, сжимающие стакан, побелели, и в этот момент к стойке приблизился Ленни. Как бы ни был высок Жюль, Ленни тем не менее возвышался над ним.
— Ты с нами?
— Вот подошел поздороваться с бывшим приятелем Хлои. Помнишь Шона?
Ленни окинул меня безразличным взглядом. Но прежде чем успел что-либо сказать, у стойки появились хорошо одетые мужчина и женщина. Мужчина сделал мне знак:
— Бокал «Шабли» и…
— Мы разговариваем! — оборвал его, не оборачиваясь, Ленни.
— Я хочу сделать заказ, вы мне мешаете… — Великан посмотрел на него, и мужчина осекся. Выражение лица Ленни не изменилось, однако атмосфера у стойки сразу стала другой.
— Вали отсюда!
Мужчина начал возмущаться, но не слишком решительно и в итоге позволил женщине себя увести. Ленни повернулся к Жюлю, словно меня здесь и не было.
— Давай быстрее! — Слова прозвучали скорее приказом, чем просьбой.
Жюль вспыхнул, а Ленни больше не обращая на него внимания, отошел к двум подвыпившим девицам.
— Дела, — бросил Жюль и добавил: — Скажу Хлое, что видел тебя. Она придет в восторг.
Он ушел, а я никак не мог оправиться от потрясения. Кто-то помахал перед моим носом кредитной картой.
— Эй, вы обслуживаете или стоите тут просто так?
Я повернулся и ушел в кухню. Сергей что-то сказал мне, но я не слышал. Воспользовался пожарным выходом и оказался в переулке позади бара, где пахло мусором и мочой. Дверь за мной захлопнулась. Я соскользнул по стене и закрыл глаза.
ГЛАВА 15
— Эй, ты там, наверху, проснулся?
Я открыл глаза, но не мог сообразить, кто меня звал и не приснился ли мне этот голос. Но тут раздался стук в крышку люка, и я убедился, что это не сон.
— Лодырь, поднимайся!
Конечно, Арно. А сначала я подумал, что Греттен. Я сел, скрючившись, на матрасе в полной уверенности, что она еще где-то рядом. Но, слава Богу, я находился на чердаке один. А на крышке люка по-прежнему стоял комод, куда я его задвинул накануне вечером. Непосильная тяжесть для восемнадцатилетней девушки, но оказалась не по зубам и ее папаше. Спросонья меня охватила паника: я решил, будто Арно узнал, что на чердаке побывала его дочь. Но затем сообразил: он пришел за мной, чтобы я помог ему с капканами.
— Иду! — крикнул я. Голова от терпкого вина и коньяка гудела, а столь внезапное пробуждение — не лучшее средство от похмелья.
— Ты хоть знаешь, сколько времени? — Я услышал, как под его весом скрипят деревянные ступени лестницы. — Шевелись, поднимай задницу!
— Дайте мне пять минут.
— Хватит двух!
Шаги удалялись. Опустив голову, я простонал. Только-только рассвело, и в окно чердака просачивался сероватый свет раннего утра. Мечтая рухнуть на матрас и проспать еще часок, я натянул комбинезон и спустился вниз. Задержался у крана, с жадностью напился, брызнул на лицо и шею водой. Капли застряли у меня в бороде и на время послужили бальзамом измученной болью голове.
Арно с Лулу ждали меня на улице. На его плече висел холщовый рабочий мешок, на сгибе руки покоилось ружье. Лицо после вчерашнего возлияния побледнело, на подбородке белая небритая щетина, похожая на иней на его загорелой коже. Арно сердито посмотрел на меня.
— Я велел тебе быть готовым пораньше.
— Я не понял, что «пораньше» означает на рассвете. А что у нас с завтраком?
— С завтраком? — Он уже шел через двор. Лулу крутилась вокруг меня, словно встретила давно потерянного приятеля.
Я думал, Арно направится по дороге к шоссе, но он свернул к конюшне. Мне казалось, я успел хорошо изучить ферму, но о существовании этой тропинки не подозревал. И теперь с трудом тащился вслед за Арно. Вокруг стелился низкий туман, пели птицы, в свежем воздухе отчетливо разносился колокольный звон. Пожалев, что не надел под комбинезон майку, я потер руки и почувствовал сквозь ткань лейкопластырь. На мгновение утро показалось совсем ледяным, как только я вспомнил Греттен. В каком-то смысле она встревожила меня больше, чем само нападение. Конечно, ее удивление могло быть игрой — Греттен, безусловно, способна на театральные представления. Но подобное случалось и раньше: после того как сожгла фотографию, она о ней больше не вспомнила. Тогда я решил, что Греттен научилась хранить в памяти то, что удобно, а все неловкости забывать.
