Я стал лучше спать. Физические упражнения, здоровая еда и солнце — хорошие средства от бессонницы. После последнего ночного визита Греттен я перестал ставить комод на крышку люка, но не мог пожаловаться, что она нарушает мой сон. Меня опять преследовали видения, как я отмываю руки в роще.
Я вставил на место очередной камень, соскреб лишний сырой раствор, а тот, что остался, разгладил мастерком, пока участок не сровнялся с остальной стеной. Верхняя часть дома была почти закончена. Еще несколько дней, и надо будет опускать настил лесов на уровень ниже. Работы хватит, чтобы занять меня на несколько месяцев.
Вытерев со лба пот, я решил узнать, сколько сейчас времени. Разумеется, часы были не на руке, а в рюкзаке, куда я их положил, когда начал ремонт дома. Я без них прекрасно обходился, но теперь у меня возникло ощущение, что я куда-то опаздываю.
Кончился раствор — подходящее время, чтобы отдохнуть. Спустив пустое ведро с лесов, я оставил его у стойки и направился в кухню. Дверь была открыта. Я постучал, и ответила Греттен.
— Матильда здесь? — спросил я.
— А что?
— Утром она мне обещала снять швы. Но если ее нет, ничего страшного.
Я трусливо порадовался отсрочке, но Греттен уже впустила меня в дом. Сквозь легкое платье просвечивали ее загорелые ноги.
— Матильда наверху с Мишелем.
Немного поколебавшись, я переступил порог. Выложенный плитками пол, потертые стол и стулья — все было знакомо, но без Матильды комната казалась какой-то не такой. Рядом с раковиной лежала ощипанная, голая тушка курицы.
— Зайду попозже, — сказал я и повернулся к двери.
— Нет, оставайтесь. — Слова прозвучали скорее как приказ, чем приглашение.
Я посмотрел в дверь на залитый солнцем двор, а Греттен взяла курицу за желтые лапы — мертвая голова неестественно свесилась — и распластала на разделочной доске. Один птичий глаз помутнел. Я постарался не вздрогнуть, когда Греттен большим мясницким ножом отсекла курице шею.
— Не стесняйся, садись.
— Спасибо.
Греттен выпотрошила в раковине обезглавленную курицу и, переворачивая, лишила обеих лап.
— Я тебя почти не вижу.
— Я же был здесь вчера.
Теперь подразумевалось, что каждый вечер я ужинаю с ними в доме. И хотя завтракать и обедать был волен в приятном уединении, начинал скучать по былым вечерним трапезам у амбара. Было утомительно наблюдать, как Арно потягивает свое кислое вино и, по мере того как опустошается бутылка, становится все непредсказуемее.
Греттен посмотрела на меня через плечо.
— Я не это имела в виду. Ты меня избегаешь?
— Конечно, нет.
— Вот и хорошо. А то я испугалась, что ты на меня сердишься.
Оставленные вилкой на руке царапины до сих пор саднило, и я еле сдержался, чтобы не потереть их. Низкий потолок и тяжелая мебель вдруг стали давить на меня.
— Давай вместе пообедаем? — предложила Греттен, вынимая что-то красное из пищевода курицы. — Поучишь меня английскому.
Я покосился на ведущую на второй этаж лестницу.
— Мне казалось, тебе неинтересно.
— Будет интересно, обещаю.
Я с облегчением обернулся, когда дверь на лестницу открылась и в кухне появилась Матильда с Мишелем. Увидев нас, она на мгновение застыла, затем шагнула к высокому стулу.
— Не слышала, как вы пришли.
— Ждет, чтобы ему сняли швы, — объяснила Греттен, промывая курицу под краном. Кровь из разрубленной шеи стекала в раковину.
— Могу прийти позже, — сказал я.
— Нет, нет, все в порядке. — Матильда усадила сына на стул. Он сопротивлялся, расплакался, мокрое лицо раскраснелось. — Греттен, посиди с Мишелем.
— Я занята.
— Пожалуйста. У него режутся зубки, поэтому он так беспокоен.
— Это твой ребенок, — проворчала сестра. — Почему я должна его постоянно с собой таскать? — Она вытерла руки и направилась к племяннику.
— Взгляну на ваши швы в ванной. — Матильда повернулась и не увидела, какой взгляд послала ей в спину Греттен.
Я обошел стол, чтобы не приближаться к ней, пока у нее в руках был огромный мясницкий нож. Закрыл за собой дверь и направился за Матильдой наверх. Сел на краю ванны, а она достала из шкафа все необходимое: пинцет, небольшое блюдце, полотенце. Я снял носок и обнажил ступню. Раны покрывала короста, но под ней образовалась новая розовая кожа, из которой, как щетина, торчали нитки. Матильда наклонилась надо мной, смочила полотенце в теплой воде, протерла ступню и смягчила корочки на ранах. Затем положила полотенце на колени и устроила на нем мою ногу. Мне стало неловко от этой интимной позы.
— Больно не будет.
Возникло тянущее ощущение, когда она стала тянуть пинцетом за концы ниток. Когда одна выходила, Матильда бросала ее в блюдце и бралась за следующую. А там, где швы сопротивлялись, ее прохладные, ласковые руки действовали с большой осторожностью. Она целиком погрузилась в работу, и я невольно вспомнил предложение Арно.
— Как Лулу?
— Ветеринар сказал, что обрубок инфицирован.
Я пытался подобрать слова, которые не показались бы банальностью, и не сумел. Подумал, что Жан-Клод был прав: от поступков Матильды никому не легче и меньше всего — собаке.
— Вы встретили Жан-Клода? — спросила она, словно прочитав мои мысли.
— Жан-Клода?
— Когда ездили в город за песком?
— Да, на строительном дворе. Как вы догадались?
— Вы долго отсутствовали. Вот я и решила, что, наверное, наткнулись на него.
Я не понимал, к чему она вела. Но не сомневался: если бы не хотела, то не затеяла бы разговор.
— Он сказал мне, что пропал Луи.
По выражению лица Матильды невозможно было судить, что у нее в голове. Когда в прошлый раз я спросил ее, где отец Мишеля, она ответила, что не знает. Правда, Матильда не обязана мне ничего объяснять. Она заправила назад волосы.
— Да.
— Что произошло?
Я чувствовал на ноге ее дыхание.
— Он объяснил, что у него какие-то дела в Лионе, убедил отца ссудить его деньгами и исчез. Это было восемнадцать месяцев назад. С тех пор я его не видела и ничего о нем не слышала.
— Может, заранее решил украсть деньги и не возвращаться?
— Вряд ли. Если бы он был жив, то давно бы связался с кем-нибудь в городе. Не со мной, но с Жан-Клодом уж точно.
То же самое мне говорил брат Луи. Но в устах Матильды слова звучали как-то весомее.
— Жан-Клод считает…
— Я знаю, что считает Жан-Клод. — Она подняла голову и посмотрела на меня спокойными грустными серыми глазами. — Отец не убивал Луи. Если уж кого-либо винить, то только меня. Луи рассердился, узнав, что я беременна, и во время нашей последней встречи мы поругались. Если бы не это, все сложилось бы по-иному.
