Когда я остановился у своего дома, дождь еще не кончился, но небо уже озарили первые лучи летнего рассвета. С лихорадочной поспешностью я переступил порог квартиры. Меня трясло, все тело болело, но оставаться здесь я не мог. Ленни знал, кто я такой, поэтому лишь вопрос времени, когда либо он, либо его дружки найдут меня. Я не мог даже сдаться полиции — сомневался, что в тюрьме буду в безопасности.
Я запихал в рюкзак одежду и все деньги, которые нашлись в доме, только в самый последний момент вспомнив про паспорт. Обвел взглядом маленькую квартирку со старыми фильмами на полках и афишами в рамах. Глаза остановились на редкой репродукции из «Мужских разборок» и постере кинофильма Роже Вадима «И Бог создал женщину» с чувственной красоткой Бриджит Бардо. В свое время эти покупки меня чуть не обанкротили, но теперь не казались важными.
Я закрыл дверь и поспешил туда, где оставил автомобиль Жюля — дорогую, ухоженную «Ауди». Человеку вроде меня вряд ли могла принадлежать подобная машина. Но меня подстегивало желание смыться подальше, и оно перевесило все другие соображения.
Куда ехать — такого вопроса для меня никогда не существовало.
Я швырнул рюкзак в багажник, направился к водительской дверце, но остановился. Мне очень не хотелось смотреть на то, что творилось с другой стороны, но без этого я не мог тронуться. Убедившись, что улица пуста, обошел машину. На крыле была вмятина и поцарапана черная краска, однако все не так страшно, чтобы привлечь внимание. А кровь, если она там была, смыл дождь.
В ранний час без пробок я быстро добрался до пристани паромной переправы в Дувре. Нервное напряжение спадало, и наступила реакция: от выпитого накануне разболелась голова, тело после драки ныло. Все казалось нереальным. И лишь когда билет на паром уже был у меня в руках, я сообразил, что регистрационный номер «Ауди» — улика против меня. Надо было избавиться от машины и плыть пешим пассажиром.
Но за мной не гнались, и полицейские сирены не выли. Я завел автомобиль мертвеца в просторное железное нутро парома и, поднявшись на палубу, смотрел, как медленно тают вдали Белые скалы Дувра.
А еще через несколько часов голосовал под жарким солнцем на пыльной французской дороге.
ГЛАВА 19
Собрать вещи не заняло много времени. Одежда и все остальные пожитки скоро оказались в рюкзаке. Сборы можно было отложить до утра. Но этот акт был для меня чем-то вроде утверждения намерений — на сей раз я не собирался переносить отъезд, нервничал, думая о приходе Матильды.
Когда рюкзак был собран, у меня не осталось других дел, кроме как ждать. На улице стемнело — еще один признак того, что лето почти на исходе. До прихода Матильды оставалось три часа. Ее томик «Мадам Бовари» лежал рядом с матрасом. Вот и это я оставлю незавершенным. Я обвел взглядом освещенный лампой чердак. Со всем хламом и паутиной он стал казаться мне домом, и было жаль расставаться с ним.
Я лег на постель и закурил одну из своих последних сигарет. Когда погасло пламя зажигалки, вспомнил, как превратилась в пепел сделанная в Брайтоне фотография. Хорошо бы, Греттен ее не сжигала. Но хорошо бы, чтобы не случалось и многое другое. Не знаю, мог бы я предотвратить смерть Хлои, — я много об этом думал. Но даже если найдется оправдание тому, что я ее не спас, в Доклендс в ту ночь меня никто не гнал. Из-за меня погиб человек. Пусть это случилось по неосторожности, когда я спасался бегством. Убил-то его я.
От этого никуда не деться.
Я выпустил дым к потолку. Понял, что нужно возвращаться. Мысль, что произойдет после того, как я окажусь в Англии, меня по-прежнему пугала. Но ради душевного спокойствия я должен ответить за то, что совершил. Но как только вспоминал о Матильде и представлял, что, возможно, хочет от меня она, решимость таяла.
Существовала еще одна проблема — пластиковый пакет из машины Жюля, который так и лежал там, где я спрятал его после прихода жандармов. Оставлять пакет на чердаке нельзя, но и тащить обратно в Англию килограмм кокаина нельзя.
Что же с ним делать?
Спертая влажная атмосфера чердака давила и мешала думать, и я подошел к окну. За виноградником и лесом едва заметно серебрилось в темноте озеро. Его вид внезапно дал мне ощущение цели. Матильда придет не сейчас, а я ведь хотел поплавать, когда сниму швы.
Вот он — мой последний шанс.
Я спускался с чердака без лампы, нащупывая ногами знакомые деревянные ступени. В открытую дверь амбара струился лунный свет и выхватывал из сумрака бетонный пол с трещиной, из-за которой я чуть не сошел с ума. Теперь, выходя на улицу, я почти не вспомнил о ней.
Дождь больше не моросил. Вечер благоухал ароматами, свежий ветерок шевелил виноградные листья. Рваные облака заслоняли полную луну и бросали на поля бегущие тени. В лесу от непрекращающегося движения стоял неумолкающий шорох. С ветвей падали капли, среди деревьев прятались темные статуи. Сплетенный Греттен венок из белых цветов вспыхнул на шее нимфы, когда его коснулся лунный луч, и погас в тени от набежавшего облака.
Каменные идолы остались позади, впереди простиралось озеро. В воздухе ощущался металлический привкус, темная поверхность воды трепетала от легкого ветерка. Впереди что-то зашевелилось, и я замер, но это оказалась всего лишь нахохлившаяся, решившая почистить перышки утка. Снова вышла луна, и я заметил, что птиц на берегу много — испещрили, как камни, все пространство у воды. Я направлялся к покрытому галькой мысу и на ходу раздевался. Босые ноги казались друг другу не парой: одна была здоровой и знакомой, другая — тонкая и бледная — исполосована красными рубцами.
Когда я шагнул в озеро, от холодной воды перехватило дыхание. Вскоре вода подошла к бедрам, и я поднялся на цыпочки, а затем побрел дальше. Но когда дно стало резко уходить из-под ног, помедлил, прежде чем окунуться.
Впечатление было такое, словно я нырнул в лед. Вода сомкнулась над головой, и холод полился в уши. Я вынырнул и поплыл неуклюжим кролем, направляясь к середине озера и старясь интенсивными движениями разогнать кровь в затекших руках и ногах. Отдувался, колотил по воде и, оглянувшись, увидел, какой рваный след оставлял на поверхности. Все здесь казалось иным — странным и неподвижным. Озеро — глубоким, бездонным. Внизу блеснула серебром попавшая в лунный свет рыба. Взглянув в глубину, я увидел распростертое в черноте собственное тело — тускло-бледное, казавшееся бескровным.
Боже, как это было здорово! Я опять поплыл, на сей раз легким брассом. Впереди возвышался обрыв, на котором я провел так много вечеров, и над ним на фоне неба простирал свои ветви, как крылья, старый каштан. Его вид напомнил мне день, когда я был здесь в прошлый раз, и радость моментально угасла.
Я хотел поплавать в озере — и вот сделал это. Нет смысла тут дольше оставаться. Я стал поворачивать и вдруг коснулся ступней чего-то твердого. Отдернул ногу, сообразив, что дотронулся до скалы, какую видел с берега. Опять осторожно вытянул ногу.
И снова отпрянул. Скала была гладкой, но не той гладкостью, которая присуща водорослям или тине. Ощущение было таким, словно я коснулся полированной поверхности. Я опустил ногу, затем другую, пока на что-то не встал. Вода доходила мне до подбородка. Поверхность была ровной, слегка вогнутой, испещренной маленькими раковинами коррозии. Но я и без коррозии сообразил, что подо мной не камень, а автомобильная крыша.
