Он не смог вспомнить, что когда-нибудь приходил в свой спортивный клуб с женщиной.
Обычно этот клуб был его святилищем, поэтому его подружкам здесь было не место. По той же причине он отказывался заводить романы с работающими здесь женщинами.
Мелина — инструктор по кикбоксингу — откровенно флиртовала с ним, когда начала работать в клубе, но Талос быстро пресек все ее попытки к сближению с ним.
После энергичной тренировки Талосу всегда хотелось заняться сексом, но он усмирял себя железной волей, которой славились мужчины семьи Каллиакис. За исключением Лелантоса — отца Талоса, слабого и корыстного человека, который позволял своему сильному либидо контролировать его жизнь.
Талосу было крайне неприятно признавать, что из трех принцев Каллиакисов именно он больше всех похож на своего отца.
Но разница в том, что Талос научился контролировать свои потребности и желания.
Однако сегодня он не мог усмирить страстное желание к Амалии.
— Вы считаете себя француженкой или англичанкой? — спросил он, желая отвлечься от плотских мыслей.
— И той и другой. А что?
— Вы говорите по-английски с легким акцентом. Вот мне и стало любопытно.
— Французский мой первый язык. Я выросла в двуязычной семье, но никогда не жила в Англии постоянно. Мой отец всегда жил во Франции, но, когда я была ребенком, мы ездили в Англию на праздники.
— Так было из-за влияния вашей матери? — спросил он.
— Я полагаю, да. Моя мать определенно верховодила в семье. — Ее губ коснулась легкая, почти печальная улыбка.
— Я слышал, она волевая женщина.
Талос слышал много историй о Колетт Бартез. Он по-прежнему удивлялся, что женщина напротив него — ребенок самой яркой оперной дивы на планете. Должно быть, Амалия унаследовала отцовский характер.
— Невозможно стать самым успешным и известным меццо-сопрано в мире без сильной воли и толстокожести. Ей надо было родиться мужчиной.
Он вопросительно поднял бровь со шрамом.
Амалия покачала головой и отодвинула тарелку в сторону.
— В прошлом году билеты на ее концерты в Карнеги-Холл и Королевский Альберт-холл распродали за три дня, но во всех статьях о тех концертах писали о трех ее бывших мужьях и многочисленных любовниках.
Талос нахмурился.
— Должно быть, ей очень неприятно такое читать, — осторожно сказал он.
— Если бы об этом писали во французских СМИ, то она бы отчаялась. Но во Франции ее почитают и относятся к ней как к национальному герою. А на остальную часть мировой прессы ей наплевать.
— Но вас такие публикации расстраивают? — Он проницательно посмотрел на нее.
— Никому не хочется читать непристойные истории о своей матери, — тихо сказала Амалия, отправляя в рот картофелину.
Ее семья и личная жизнь не касаются Талоса, однако ей хотелось защищать свою мать — страстную, веселую, любящую, хищную и эгоистичную. Несмотря ни на что, Амалия ее обожала.
— Это верно, — согласился Талос. — Моя семья тоже постоянно в центре внимания. Иногда бывает неприятно.
Она откинулась на спинку стула и, прищурившись, уставилась на него:
— Если вы знаете, до чего бывает неприятным повышенное внимание, почему вы отправляете меня к людям?
— Потому что вы рождены, чтобы быть музыкантом. И я обязан вернуть вам самоуверенность, избавив от новых шрамов.
— Но у меня уже есть незажившие шрамы.
— Значит, я исцелю вас.
Она вздрогнула, отчетливо представив, как Талос касается губами ее тела, и внизу ее живота разлилось приятное тепло.
Она быстро заморгала, чтобы рассеять неожиданный образ, и обрадовалась, когда к их столику подошел мужчина и заговорил с Талосом.
Она всегда избегала страсти. После развода родителей она наблюдала, как ее мать меняла любовников и дважды выходила замуж, пытаясь вернуть себе волшебство первого брака. Наблюдая за тем, как мать разочаровывается, Амалия страдала. И она винила себя в том, что несет ответственность за страдания собственной матери.
Ее отец не приводил другую женщину домой, не говоря уже о повторном браке. Хотя он до конца жизни будет отрицать, что мать Амалии оставила в его сердце слишком яркий след.
Поэтому Амалия любила тихую, размеренную жизнь, которая казалась ей безопасной.
Но рядом с Талосом Каллиакисом она чувствовала что угодно, только не безопасность.
* * *
Талос во второй раз громко постучал в дверь коттеджа и раздраженно выдохнул. Как только он собрался открыть дверь, на пороге появилась Амалия со скрипкой в руке. Она виновато посмотрела на Талоса.
— Уже пора? — Она отошла в сторону чтобы пропустить его. — Извините, я забыла о времени.
Он последовал за ней в уютную гостиную. В углу стоял рояль с листами бумаги на крышке и старомодным магнитофоном. Рядом с роялем был пюпитр.
Амалия выглядела оживленной после четырех дней на Агоне.
— Вы не возражаете, если я сегодня пропущу тренировку? — спросила она, ее зеленые глаза ярко сверкали. — Я уловила темп пьесы и хочу закрепить его, прежде чем потеряю момент.
— Вы делаете успехи?
— Сегодня на меня что-то нашло. Я записала сопровождение для фортепиано. Я так рада, что ваша бабушка написала аккомпанемент для фортепиано и полного оркестра.
— Вы готовы сыграть для меня? — спросил он.
Она в ужасе округлила глаза:
— Точно нет.
— Вам скоро исполнять эту пьесу, — напомнил он ей. До гала-вечеринки оставалось три недели и шесть дней.
— Дайте мне сначала выучить пьесу, а потом мы это обсудим.
Он задумчиво посмотрел на нее:
— У вас есть время до пятницы.
Она запаниковала:
— Я не успею к пятнице.
— Начиная с пятницы у вас на подготовку будет три недели. Я ничего не знаю о музыке. Мне все равно, если поначалу вы будете фальшивить. Я этого не замечу. Мне важно, чтобы вы привыкли выступать перед людьми. Мы должны работать над этим так же усиленно, как вы работаете над партитурой.
На ее лице появилось мятежное выражение, но потом Амалия расслабилась и кивнула.
— Сегодня вы можете пропустить тренировку, но завтра вы должны быть в спортивном клубе.
— Кто-нибудь когда-нибудь говорил вам, что вы деспотичное чудовище? — спросила она.
— Никто не осмеливался.
Она закатила глаза:
— Я хочу, чтобы вы ушли.
— И никто не осмеливался прогонять меня.
— Должно быть, вы стареете, потому что не помните, как я прогоняла вас из своего парижского дома, когда вы ввалились ко мне без приглашения.
