Это был единственный раз, когда дед обнимал Талоса. Потом он оставил мальчика на попечение своей жены и улетел в Англию, чтобы лично сообщить новость двум другим своим внукам, которые учились в школе-интернате.
Талос подумал о том, как горевал его дед, сообщая ему такую трагическую новость и скорбя о потере собственного ребенка. В тот момент Талос в первый и последний раз в жизни позволил себе опереться на деда.
И теперь его дед умирает.
— Что-то не так? — спросила Амалия, внимательно глядя на него. — Ты побледнел.
Он проигнорировал ее вопрос и погладил ее по щеке. Амалия обняла его руками за шею, и он ощутил ее теплое дыхание. Поднявшись на цыпочки, она поцеловала его в губы и скользнула языком ему в рот. Чувствуя себя эгоистом, он решил утешиться ее поцелуями. Последняя разумная мысль вылетела из его головы, когда он понес Амалию вверх по лестнице в спальню.
Амалия потянулась и повернулась на бок, а потом стала поглаживать черные волоски на груди Талоса. Она чувствовала тяжелое биение его сердца.
Он взял Амалию за руку и начал целовать костяшки ее пальцев.
Она смотрела ему в глаза и испытывала максимальную удовлетворенность. Ей хотелось вечно лежать в его объятиях.
Он круговыми движениями гладил ее руками по спине. Она подняла ногу и сильнее прижалась к нему.
— Ты ненасытная, — проворчал он.
— Я не виновата, что ты такой сексуальный, — запротестовала она с улыбкой.
Его глаза сверкнули.
— Ты, моя певчая птичка, самая желанная для меня женщина.
«Моя» певчая птичка?
У нее екнуло сердце, по ее телу пробежал трепет.
И в этот момент до нее дошло, что она безнадежно влюбилась в Талоса.
Глава 12
Пытаясь понять, что происходит Амалия высвободилась из объятий Талоса, села, скрестив ноги, и уставилась в его лицо.
— Что-то случилось? — спросил он и прищурился. — Ты выглядишь так, словно увидела привидение.
Она покачала головой, частично опровергая его вопрос, частично удивляясь своей реакции.
Снова покачав головой, она сказала:
— Ты привез меня сюда по условиям ужасного контракта, который ты вынудил меня подписать… Ты мне угрожал…
Он поморщился, и она обрадовалась. Она хотела, чтобы он стыдился своего поведения. Это означало, что у него есть совесть. А если у него есть совесть, значит, он умеет чувствовать и, возможно, любить. Шанс небольшой, но он все-таки имеется.
Она провела большим пальцем по его нижней губе и тихо произнесла:
— Хотя я считаю тебя самым сексуальным мужчиной, это не значит, что я забыла, как ты мне угрожал.
Означает ли это, что она простила его? Талосу хотелось знать. Он открыл рот, чтобы задать вопрос, потом сомкнул губы.
Что делать, если она ответит отрицательно? Что делать, если она скажет, что не простит его никогда?
И зачем ему ее прощение? Он никогда не искал прощения раньше.
Внезапно он подумал, что отдал бы свою жизнь, защищая Амалию.
Пытаясь привыкнуть к этому шокирующему осознанию, он продолжал слушать Амалию, которая сидела перед ним голышом.
— Какими бы ни были первоначальные обстоятельства, я не могу не думать о том, что здесь случились лучшие события в моей жизни.
— Почему? — Его голос казался далеким, у него кружилась голова. Его сердце билось так часто, что его затошнило.
— Потому что здесь у меня было время и пространство, чтобы все понять. — Она опустила голову и пожевала нижнюю губу. — Один из моих психоаналитиков прямо сказал мне, что считает, будто я не хочу выздороветь. Он был не прав. Я… — Ее голос надломился. Она посмотрела на Талоса остекленевшими глазами. — Дело не в том, что я не хотела выздороветь. Причина в том, что я думала, будто я не заслуживаю выздоровления.
Талос провел рукой по подбородку, недоумевая от ее слов. Она откровенничала с ним, а он хотел кричать и умолять ее остановиться.
Он не желал слышать ее секреты. Он не хотел жалеть ее и сопереживать ей.
— Может быть, ты поймешь, как я жила в детстве, — сказала она, не обращая внимания на его смятение. — Ты тоже всегда был государственной собственностью. Мне еще не было десяти лет, когда я играла для президента Франции, участвовала в благотворительных концертах по сбору средств в пользу бедных, которые транслировались по всему миру миллиарду людей…
— Я была знаменитостью, вундеркиндом, и меня это устраивало. — Она сокрушенно покачала головой. — Я любила выступать, мне нравились аплодисменты. Но потом мне исполнилось десять лет. Я нашла отзывы о своих выступлениях, которые сохраняли мои родители, и поняла, что у людей разные мнения о моей музыке. Они не только наслаждались ею, но и критиковали ее. Они критиковали меня. Радость, которую я испытывала на сцене, испарилась.
Она щелкнула пальцами.
— Я никогда не испытывала страх прежде, но вдруг он меня парализовал. Что делать, если моя игра не понравится? У меня появилось много мыслей и страхов, а раньше была только радость от выступлений. Все это обрушилось на меня в день рождения моей матери, когда мне было двенадцать лет.
Она потянулась за стаканом воды на столике у кровати.
— Что случилось? — спросил он, когда она поставила стакан на стол.
Амалия явно собиралась с мыслями.
— Мать устроила вечеринку в нашем доме в Провансе. Я два года умоляла ее не заставлять меня играть на публике. Я просила ее разрешить мне пойти в школу, завести друзей и начать нормальную жизнь, но она была непреклонна. По ее мнению, я была особенной. Я должна была стоять на сцене и удостаиваться аплодисментов. Я люблю свою мать, но иногда она ведет себя как ловкий манипулятор. Она не постеснялась использовать эмоциональный шантаж, чтобы заставить меня играть. По ее приказу в нижней части сада построили сцену Я помню, как я стояла на этой сцене, все на меня смотрели, а я застыла на месте. А потом…
— Что было потом?
Она округлила глаза, смотря на него:
— Я обмочилась. У всех на виду. Гости перестали разговаривать и уставились на меня в ужасе. Унижение было мучительным.
У Талоса сдавило горло. На ее долю выпали такие серьезные испытания, когда она была еще совсем ребенком. Амалия вздохнула, собираясь с силами, и заправила пряди волос за уши.
— Мать была подавлена. Она клялась, что я просто перенервничала. Через неделю, по ее настоянию, я должна была играть в Королевском Альберт-Холл в рамках празднования Рождества. Мой отец пытался ее урезонить, но она ему не уступила. Я была ее протеже, она меня создала. За несколько минут до выхода на сцену у меня началась паника. Мне стало плохо, и мне вызвали скорую помощь. Когда меня выписали из больницы, мой отец решил, что мне нужен покой. Мать отказывалась прислушаться к голосу разума, и он решил, что у него нет выбора, кроме как развестись с ней и забрать меня с собой.
