«Громобою» ничего не оставалось, кроме как принять шлюпки с японскими моряками, последовавшими примеру своего капитана. Иессен послал на пароход катера с призовой и подрывной партиями под командованием лейтенантов Петрова и Рейна. Уже заложены были в котельное отделение парохода подрывные патроны, когда обнаружилось: в нижних помещениях полным-полно вооруженных солдат! Их офицеры отказались сдать оружие и по самурайской традиции заперлись в одной из кают для последнего пира перед обрядом добровольного ухода из жизни.
Сообщение о том, что пароход будет сейчас взорван, не возымело на них никакого действия: они не собирались сдаваться и к предстоящей смерти относились с презрением. Но самураям не дали соблюсти традицию сэппуку до конца: призовая партия силой обезоружила их и на катере отправила на «Россию».
…Оставалась еще рассеянная по кораблю рота пехоты. Японские солдаты щелкали в трюме затворами винтовок, готовясь оказать самое решительное сопротивление. Уговоры сдаться ни к чему не привели. Тогда, не желая жертвовать своими моряками, Иессен приказал немедленно покинуть пароход. Катера отвалили от борта «Кинсю-Мару» и как только оказались на безопасном расстоянии – под водой скользнула торпеда с «России»…
Японские крейсера и миноносцы долго искали исчезнувший транспорт. А на исходе вторых суток поисков к борту дежурного миноносца «Акацуки» волной прибило шлюпку. Людей на ней не оказалось, только солдатский штык лежал в скопившейся на дне лодки воде, да на банке для гребцов был брошен чудом не намокший блокнот. Дневник пехотного офицера.
Это было все, что осталось от «Кинсю-Мару» и его не пожелавших оставаться в живых пассажиров.
Глава 6
Наш господин офицер был из того нередкого типа военных, от которых своим порой приходится хуже, чем неприятелю…
Я. Гашек
Ответную операцию – постановку мин на фарватерах возле Владивостока – японцы предприняли в ночь на 15 апреля. По данным «Описания военных действий на море в 37–38 г. Мэйдзи», было поставлено около 75 мин, в основном к зюйду от острова Скрыплева. Правда, «запечатать» русский отряд в заливе не получилось…
Мины нашли свою жертву только через два месяца. В июне на японском заграждении подорвался германский пароход «Тибериус».
Кстати, в те годы существовал запрет на минирование международных акваторий, но, как ни странно, большинство серьезных подрывов на минах в ходе Русско-японской войны произошло именно в нейтральных водах. Подрывались и наши, и неприятели, и даже не участвующие в боевых действиях мимохожие нейтралы…
…Второго мая 1904 года Иессен, держа флаг на «Богатыре», отправился в залив Посьета – на совещание с сухопутным командованием насчет обороны залива.
Честно говоря, кают-компания крейсера была совершенно не рада этому выходу в море. Береговой штаб находится не на другой стороне океана, адмиралу можно было бы катером доехать, а тут – жги только даром уголь! Но приказ есть приказ…
Неприятности в пути начались сразу же: еще на выходе из Золотого Рога «Богатырь» едва не попал в тумане на установленный недавно защитный бон. Потом потерял больше часа, ожидая в Босфоре-Восточном – может, жемчужно-белая завеса, в которой с мостика не видно собственного фок-флагштока, хоть немного рассеется? Командир крейсера капитан 1-го ранга Н. С. Стемман вообще предлагал адмиралу вернуться домой и выехать позже – катером или вообще посуху, в пролетке.
Но Иессен на это не согласился и, более того, упрекнул Стеммана в чрезмерной осторожности и едва ли не в трусости. Окончательно два высших начальника разошлись во мнениях из-за того, какую скорость держать.
Каперанг считал, что в тумане нельзя идти быстрее 7 узлов. Адмирал полагал, что и 10 узлов – не слишком много для такой погоды, а с движением «по счислению», без использования внешних ориентиров, штурманской группе «Богатыря» давно пора было попрактиковаться…
Туман меж тем продолжал сгущаться.
Около половины двенадцатого Иессен вместе с командиром спустились в кают-компанию. Стемман фактически передал командование кораблем старшему штурману, а сам намерен был поговорить с командующим отрядом. «В целях восстановления нормальных отношений», как написал об этом В. Егорьев.
В двенадцать тридцать штурман, приказав рулевым удерживать корабль на заданном курсе, тоже спустился в кают-компанию, чтобы уточнить, когда следует делать поворот. Вернуться на мостик он уже не успел.
Из клочковатых клубов тумана перед носом «Богатыря» вырос огромный каменный валун, окруженный полоской белой соленой пены. И сразу же страшный удар сотряс корабль. На десятиузловой скорости крейсер сел на скальную мель, а могучая сила инерции еще и протащила его по камням несколько метров, раздирая деформированную обшивку корпуса об острые вершины подводных камней…
Было, конечно, приказано «полный назад!». Приказано, увы, слишком поздно. Удар при столкновении корабля со скалой был настолько силен, что многотонная стальная балка, образующая форштевень, не выдержала. Таран «Богатыря» был переломлен и свернут на сторону, обшивка в передней части вскрыта и разворочена чуть ли не на треть длины корпуса.
Естественно, что мощности крейсерских машин не хватало, чтобы самому сойти с камней. Усилившийся ветер теперь разогнал туман, и штурману удалось точно определить место аварии. Из-за ошибки в счислении «Богатырь» вышел в бухту Славянка – к мысу Брюса…
Иессен распорядился изолировать по возможности поврежденные отсеки и перегрузить уголь из передних бункеров в кормовые, после чего был послан во Владивосток катер – за помощью.
Ночью пришел ледокол «Надежный», который использовали вместо буксира, а к утру для охраны района аварии явилась и «Россия» с несколькими миноносцами. Весь день 3 мая не прекращались безуспешные попытки стянуть «Богатыря» с мели, но к вечеру начался жестокий десятибалльный шторм, и пребывание на аварийном корабле стало по-настоящему опасным. Качка «возила» крейсер по камням, увеличивая повреждения, резко вырос объем затоплений. Иессен приказал свозить экипаж на берег.
Шторм окончательно испортил дело: из-за постоянного движения на скалах разрушение корпуса крейсера продолжалось. Уже четыре водонепроницаемых отсека из девяти были заполнены водой. «Богатырь» просел на камнях, и в подводные пробоины вошли обломки скал. Попытки буксировки стали не только бесполезны, но и вредны: камни только сминали набор и раздирали обшивку дальше.
Вечером 4 мая Иессен уже готов был считать положение аварийного крейсера близким к безнадежному…
Столь часто превозносимая в нашей литературе японская разведка узнала о несчастье с «Богатырем» уже через сутки, но у резидента во Владивостоке возникли трудности с передачей информации, Камимура не получил вовремя необходимых сведений. И никаких действий против попавшего в ловушку русского крейсера не предпринял.
Спасательные работы в Славянском заливе продолжались. Ценой невероятных усилий вокруг места аварии был создан целый укрепрайон. Подвезли на мыс Брюса полевую артиллерию с расчетами. Установили круглосуточное посменное дежурство крейсеров в ближайших акваториях. Причем адмиралу пришлось издавать специальный приказ, запрещающий использовать дежурных в качестве «тягловой силы». Все же крейсера приходили для обеспечения безопасности пострадавшего товарища, а не для того, чтобы работать буксирами!
