— Вы знаете латынь? — удивляется кто-то из очереди.
— А как же? — обижается Жора. — Я же учился в Ватиканском университете вместе с папой римским.
— Как разделывать камбалу? — ехидничает очередь.
— Нет, — строго отвечает Жора. — В Ватиканском университете я изучал латынь. А как разделывать камбалу — это я там преподавал. У меня, между прочим, и здесь есть ученики, — указывает он на трех молодцов, работающих рядом. — Правда, они способны только на то, чтобы отрезать рыбьи хвосты и головы. Раньше учеников было больше. Но кто ушел в украинский бизнес, кто в украинскую политику… Остались самые толковые.
— Дядя Жора, — спрашивает один из учеников, — а какая все-таки разница между глосью и камбалой? И одна плоская, и другая…
— Ну как же, — разъясняет Жора, — камбала — это большая рыба, килограммов на пять, а глось — маленькая, граммов на двести.
— А может глось вырасти до размеров камбалы? — интересуется ученик.
— Ну, если правильно настроить весы… — отвечает учитель.
Одесское солнце, устав от собственного жара, падает за корпус «Фруктового пассажа». Очередь постепенно тает. И я подхожу к Жоре, чтобы поговорить «за жизнь».
— Меня здесь считают самым умным человеком на весь Привоз! — хитро щуря свои иудейские глаза, говорит Жора и смахивает с прилавка рыбную чешую. — А знаешь, как это получилось? Ну, самыми умными на Привозе вообще всегда считались евреи. И вот несколько лет назад все они стали подходить ко мне и спрашивать: ехать им в Израиль или нет? И всем я говорил — да! Обязательно. Они и решили: раз такой неглупый еврей, как Жора, говорит нам, что надо ехать, — значит, надо ехать. И уехали. А я остался. Ну откуда же им было знать, что я албанец? Теперь я здесь самый умный.
— А сейчас к вам приходят за советами? — спрашиваю я.
— Бывает, — кивает Жора. — Вот вчера приходил один из мясных рядов. «Что мне делать, Жора? Я обидел мать, места себе не нахожу…» — «Во-первых, — говорю, — пойди и немедленно извинись. Нет такой обиды, которую бы мать не простила своему сыну. А во-вторых, перестань себя так уж сильно терзать. Смотри, Бог создавал человека целый рабочий день. Наверно, это и есть время, необходимое для создания человека. А тебя родители создавали максимум минут десять. Естественно, что ты получился немножечко недоделанным…»
— А секреты профессии перенимать ходят? — интересуюсь я.
— Стоял тут один целый день, — отвечает Жора, — смотрел, как я работаю. «Восхищаюсь, — говорит, — вашими умелыми руками. Как у вас все так ловко выходит: четыре удара — и хребет пополам. Еще четыре удара — и второй хребет пополам. У меня так не получается». «А кто вы такой?» — спрашиваю. «Массажист»… — Жора хитро подмигивает.
— А латынь вы что, действительно изучали? — пристаю я.
— Конечно, — кивает Жора, снимая свой брезентовый фартук. — Правда, не в Ватиканском университете, а, как все интеллигентные люди, в советской тюрьме. Но какое это имеет значение? Просто с моими данными в тюрьму было попасть значительно легче. Ну что ты на меня так смотришь? В пятидесятом году они меня взяли. Месяц держат, второй, а потом приходят и спрашивают: «Ну что, придумал наконец, за что ты у нас сидишь?» — «А что тут придумывать, — отвечаю, — за то, что у вас батя мой сидит уже восемь лет как албанский шпион». — «Так-то оно так, — говорят, — только это нам не подходит. Товарищ Сталин сказал, что сын за отца не отвечает». — «Ну это, — говорю, — он, наверное, про своего сына сказал». Тут они как обрадовались! «Так это же, — говорят, — совершенно другое дело». И вкатали мне сколько могли за оскорбление товарища Сталина… В общем, что теперь вспоминать! Сейчас все мои прокуроры и следователи уже давно пенсионеры, приходят ко мне за рыбой, и я им продаю, только толстолобика не рекомендую. Зачем? Если у людей и без того такие непробиваемые лбы, то куда им еще и толстолобик?
Быстро темнеет, мы с Жорой выходим с Привоза на Большую Арнаутскую улицу.
— Да, — говорю я ему, — жаль, что у вас все так нехорошо получилось. Вам бы в молодости учиться, а потом выступать на эстраде.
— Так я на Привозе выступаю уже сорок лет, — философски отвечает Жора. — Можно подумать, сильно большая разница. Особенно сейчас, когда все наши великие юмористы разъехались кто куда, и теперь, чтобы попасть на их концерт, нужно платить бешеные деньги, — так люди приходят ко мне и всего за несколько гривен имеют и свежую рыбу, и почти что свежую шутку. Ты мне другое скажи, — вдруг останавливается он, — придут когда-нибудь времена, чтобы мы жили по-человечески?
Я пожимаю плечами.
— А я вот верю. — И Жорины глаза опять загораются дурашливо-пророческим блеском. — У нас же такие люди! Вон в газете написано: «Девять месяцев донецкие шахтеры не получают зарплаты. И только теперь, на десятый месяц, они начали голодовку». А до этого что они ели, спрашивается? Да с такими людьми!.. Я тебе так скажу: чтобы в нашей стране настала хорошая жизнь, нужны две вещи — чтобы народ наконец начал работать, а правительство наконец перестало!
И, попрощавшись со мной, он уходит к своей семье.
На Большую Арнаутскую улицу опускается неописуемая майская ночь. Падают звезды. И глядя на них, я оптимистически думаю, что, сколько бы их ни упало или ни закатилось куда-нибудь за горизонт, на нашем одесском небе их всегда останется более чем достаточно.
Михаил Векслер
Полиглот
Я владею пятью языками,
Но держу языки за зубами.
* * *
Чтобы летом было им не жарко
И зимою чтобы — нормалек,
Мне для денег ничего не жалко —
Вот, купил им новый кошелек.
* * *
Мы все равны перед законом,
Который был открыт Ньютоном.
* * *
Эх, стежки-дорожки,
Прыжки, перебежки —
На группу поддержки
Три группы подножки.
Скупой рыцарь
Для Сеньки деньги — что ты! —
Предмет особой страсти:
Он каждую банкноту
Закатывает в пластик.
Подставь другую…
О смиренных короткий мой стих:
По щекам их узнаете их.
Национальная идея —
Несть эллина, несть иудея.
Возможно, эллина и несть,
А иудей — и там, и здесь.
* * *
Я уважением к врагу
Проникся в дружеском кругу.
Красна девица
Студентка. Родом из села.
Звонкоголоса. Весела.
Русоволоса. Белозуба.
На коромысле кейс и туба.
Мисс «Бюст»
У этой «Мисс»
Такая грудь,
Что к сердцу мисс
Не близок путь.
* * *
