А я… А я вчера пошел на Староконку, как всегда, в выходной. Солонку какую в коллекцию прикупить, вообще что к чему глянуть. Мало ли…
Пошел не один, а с товарищем. А товарищ мой тем хорош, что понимает меня с полуслова. Что и пригодилось.
Дело в том, что глянулась мне одна вещица. Солонка. Простенькая. Такие по две-три гривны отдают. Ну просят, конечно, по пять. Это максимум.
А при солонке, мной примеченной, мужик присутствует. Разложил на газетке свое добро, а газетку, чтоб не шебуршала, с четырех углов камнем-дикарем придавил.
В общем, все к действу готово. Газетка разложена, камни давят, товар разложен, хозяин при нем на стульчике. Короче, можно подходить. Но никто не подходит.
Мужик этот было заскучал. Но тут мы подвалили.
— Почем солонка? — интересуюсь.
Мужик глянул на меня, дабы мой уровень лоховитости выяснить.
Не выяснил и пустил пробный шар:
— Это вещь очень старая, еще советская…
— Я тоже советский и тоже не молодой, — вежливо отвечаю.
— Так-то оно так, — мужик все прикидывает, — но ты же не античный!
— Вы хотели сказать — антикварный?
Мужик точно не ведает значения ни того, ни того слова, поэтому дипломатично отвечает:
— А как же!
Тогда задаю следующий вопрос:
— Так сколько солонка-то стоит?
Мужик в последний раз попытался меня оценить, опустил глаза, пошевелил губами и с таким видом, будто отрывает от себя по меньшей мере почку, изрек:
— Ладно, за десять долларов отдам!
Мой товарищ хотел было рассказать мужику, куда ему идти, причем немедленно, но я остановил его взглядом.
— Надо подумать, — изрек глубокомысленно. — Надо подумать…
И стал вертеть солонку в руках.
Мужик как завороженный следил за мной. Удача, невиданная удача крутилась подле него!
— Нет, пожалуй, дороговато, — сказал я раздумчиво и поставил солонку на место.
Испугавшись, что вот так, не купив солонку, уйду, мужик взмолился:
— А сколько даешь?
Я вновь глянул равнодушным взглядом на его товар…
И тут меня осенило!
Я начал вглядываться пристально и жадно в кусок камня-дикаря, удерживавшего левый край газеты. Потом взял его в руки. Рассмотрел. Глянул украдкой на мужика. Опять стал рассматривать камень. Мой товарищ стал заглядывать ко мне через плечо, попытался взять камень в руки. Но я не дал!
— Ск-к-к-олько? — заикаясь спросил я.
Мужик опешил. Мир рушился. За камень, грязный камень, который он только что поднял с тротуара, готовы были платить. Причем, судя по всему, немало.
Немало… Но сколько?
Видно было, что он ошарашен и ужасно боится продешевить.
— Это редкий камень! — завел он знакомую песню.
— Я знаю, — тяжело дыша, не стал скрывать я.
Увидев такое дело, мужик решился.
— Пятьдесят долларов! — зажмурив глаза, бухнул он.
— Тридцать! — мгновенно отреагировал я.
— Ты что? — обиделся мужик. — За такую вещь? Ладно, давай сорок пять!
— Больше тридцати пяти не дам! — заверил я.
— Сорок! — выпалил мужик.
— Нет! — Я положил камень и повернулся, чтоб уйти.
— Ладно, тридцать пять…
— Поздно! — отрезал я и стал уходить.
А вслед мне неслось:
— Двадцать пять, двадцать, пятнадцать…
Когда мужик окончательно потерял лицо, к нему подошел мой товарищ и спросил:
— А за три гривны солонку отдашь?
— Бери… — сокрушенно махнул мужик рукой.
Один хмурый рабочий день
Утро как утро. Хмурое и противное. Весна. Можно даже сказать, что и рабочий день хмурый. Вошел в отдел, поздоровался с сотрудниками:
— Недобрый день, господа!
— Болейте! — хором ответили сотрудники.
Я сел за стол, придвинул телефон и ежедневник. Поехали…
Первым делом я обзвонил всех просителей и, извинившись, сообщил, что их документы будут готовы не через две недели, как по закону, а гораздо раньше, буквально сегодня.
Выслушав замечания в полном неумении нормально организовать работу, я отставил телефон и взялся за документы.
На каждом заявлении я размашисто писал: «Согласовано» — и подписывался. Делов куча. Как еще я должен нынче реагировать на просьбу разрешить посадку деревьев на собственном дачном участке просителя? Вообще, я подозреваю, что они на это и так имели право, но никто им об этом не сказал. Да и не скажет…
Одно заявление я отложил в сторону. Этого типа нельзя просто так отпустить. Некий предприниматель, небедный, судя по всему, просит разрешения подарить детскому дому тридцать комплектов детской спортивной формы и столько же мячей. Конечно, я поставил и на этом заявлении разрешительную резолюцию, но с клиентом надо было поговорить.
Покончив с бумагами, откинулся на спинку кресла и на несколько минут закрыл глаза. В помещении стоял ровный гул голосов.
Начальник отдела по телефону умолял главного бухгалтера выдать ему двадцать гривен в счет аванса.
Сотрудницы жаловались друг другу на погоду. После обеда обычно солнечно и тепло. А это очень отвлекает от работы…
Сотрудники ярились на цену бензина:
— Цены падают и падают. Хоть машину покупай!
— А на какие шиши? — вступал хор несчастливых голосов.
В обед в столовой возникла давка за кабачковой икрой и салатом из капусты на горячее. Почти у всех денег явно не хватало. Еда эта досталась не всем. Счастливчики уписывали за обе щеки. Те, кому не хватило, судорожно пересчитывали мятые и мелочь, гадая, хватит ли на компот с пирожком.
После обеда я начал прием посетителей. Получив свои бумаги, они недоуменно морщились и шепотом просили:
— Возьмите конвертик! Там очень важное письмо!
В ответ на мой принципиально честный и недоуменный взгляд уходили читать свои письма сами, смущенно улыбаясь и недоверчиво пожимая плечами.
Предприниматель, возжелавший одарить детский дом, пришел последним. Он оказался тем еще фруктом. Недоверчиво глянув на мою разрешительную резолюцию, спросил ехидно:
— А если я захочу подарить дому престарелых постельное белье и одеяла?
— Пишите заявление! На месте и решим! — с готовностью ответил я.
И что вы думаете? Он тут же написал заявление, а я наложил резолюцию.
