Лара проворно отскакивает и чудом увернувшись от когтей Женщины-Ворона, падает на нас с Джейкобом. Мы успеваем ее подхватить.
– Прости, что так поздно, – выдыхает она.
– Лучше поздно, чем никогда, – откликается Джейкоб.
– Как ты сюда пробралась? – спрашиваю я.
Лара кивает на кладбищенскую стену.
– Хорошо, что я не боюсь высоты… Я полагаю, – продолжает она, – у вас есть план.
– Конечно есть, как не быть, – вру я, пряча в карман светящуюся нить.
Женщина-Ворон, как змея, снова подбирается к нам.
– Хорошо, – кивает Лара, – но на всякий случай, если у вас все-таки нет плана, у меня он есть.
В этот самый момент Женщина-Ворон вдруг застывает.
Не так, как неутешный отец, смотревший в объектив моей камеры. Ее движения не замедляются, не делаются плавными, постепенно замирая.
Женщина-Ворон дергается, но ее руки прижаты к бокам. Она бьется и вырывается, и сквозь дымку Вуали я вижу обхватившего ее за плечи человека с копной рыжих волос.
Ей не вырваться. Ее крепко держит… Финдли!
– Изыди, нечистый дух! – разносится над кладбищем его звучный голос.
Я изумленно гляжу на Лару.
– Ты ему сказала?
– Я не хотела, – то ли оправдывается, то ли сердится она. – Но он пошел следом за мной и, я бы сказала, настоял.
– И он тебе поверил?
Лара разводит руками.
– Мы, британцы, редко чему-то удивляемся.
– Не хочу перебивать, – вставляет Джейкоб, – но кажется, у нас проблема.
Я сразу понимаю, о чем он.
Женщина-Ворон больше не вырывается. Она вдруг замирает в руках у Финдли – честно говоря, от этого еще страшнее.
– Ах, дети, – говорит она медленно и до тошноты ласково, – так дело не пойдет.
И она запросто проходит сквозь Вуаль. Прочь из мира живых, сюда, в землю мертвых. Финдли, оставшись с пустыми руками, падает и ударяется головой о могильную плиту.
Но мы пока не можем помочь ему. Женщина-Ворон уже здесь, прямо перед нами. Реальная, словно она и впрямь из плоти и крови, и краски такие яркие – волосы, как смоль, плащ красный, как кровь.
– Твоя жизнь – моя, – повторяет она. Ее голос завораживает, усыпляет, но я не позволяю ему увлечь меня за собой.
– Если хочешь вторую половину нити, – говорю я, – тебе придется иметь дело со мной.
– С нами, – уточняет Джейкоб.
– Со всеми нами, – Лара встает по другую сторону от меня. Она отыскала свой кулон, и теперь покачивает зеркальцем-маятником.
– Что вы говорите? – сладко воркует Женщина-Ворон, на ее губах играет недобрая улыбка. Во рту виднеются обломки острых зубов. Когда она набирает в грудь воздуха, чтобы запеть, я зажимаю руками уши. То же самое успевают сделать Джейкоб и Лара.
Но, как выясняется, она поет не для нас.
Для кого – становится понятно спустя мгновение.
На кладбищенском дворе появляются дети, они проникают сквозь ворота, движутся потоком меж могильных плит. Восстают из-под земли и собираются вокруг церкви.
Они идут отовсюду.
И все надвигаются на нас.
Нет, на Джейкоба и Лару.
Потому что на меня надвигается Женщина-Ворон.
Глава двадцать шестая
– Некуда бежать, – ласково поет Женщина-Ворон.
Но я должна попытаться.
Я резко приседаю, скрывшись за надгробным камнем, и готовлюсь дать деру.
– Негде спрятаться.
Ее голос раздается прямо надо мной. Острые пальцы впиваются в верхушку надгробия. Я отползаю и бегу, стараясь не попасться.
– Ты моя, ты моя, ты моя, – повторяет она, преследуя меня.
Джейкоб борется с двумя призраками-мальчишками, которые пытаются повалить его на землю. Лару окружили несколько детей, ее зеркало бессильно против этих пустых детей-марионеток.
Я остаюсь с Женщиной-Вороном наедине.
И на двоих только одна жизнь.
Я стрелой бросаюсь в щель между двумя плитами. Ах, если бы со мной была моя камера, если бы было хоть что-то, кроме половинки светящейся ленты.
И тут я замечаю… Лунный зайчик отражается от осколков стекла, лежащих рядом с разрытой могилой Женщины-Ворона.
Я знаю, что делать.
Я бегу со всех ног, изо всех своих оставшихся сил.
За мной слышатся шаги Женщины-Ворона.
Она гонится за мной по пятам.
Но я не оглядываюсь.
Кидаюсь к куче глинистой земли на краю могилы и…
Я почти сделала это.
Почти.
Руки погружаются в свежевскопанную почву, но руки Женщины-Ворона, острые и цепкие, как птичьи когти, смыкаются у меня на щиколотке.
Одновременно мою ладонь пронзает острая боль, но я не обращаю внимания.
Я не обращаю внимания на то, что Женщина-Ворон держит меня за ноги.
На то, что она хватает меня за горло.
Что она поднимает меня, оторвав от земли, пока наши лица не оказываются на одном уровне. Глаза в глаза.
– Попалась, – шепчет она, свободной рукой шаря у меня в кармане.
– Попалась, – отвечаю я, поднимая свой трофей.
Острый осколок линзы объектива, маленький, посеребренный, сверкающий.
Край запачкан кровью, я порезала о него руку, но это все, что у меня есть, и я сую его Женщине-Ворону прямо в лицо.
На этот раз она оказывается недостаточно проворна. На этот раз у нее заняты руки – одна держит меня за горло, другая пытается отобрать мою жизнь – и она не может отпустить ни то, ни другое… и натыкается взглядом на свое отражение.
– Вот что ты такое, – произношу я.
С ее губ, словно шипящая струя пара, вырывается вздох, глаза изумленно расширяются. Лицо искажает бессильная ярость, а затем оно становится отсутствующим, пустым и гладким, как лед.
Не знаю, кого Женщина-Ворон увидела в зеркале.
Потрясенную горем мать, которая бродит по улицам и зовет пропавшего ребенка?
Гнусную злодейку, выманивающую мальчиков и девочек из безопасных уютных домов?
Не знаю, какой она была до смерти.
Знаю только, какая она сейчас.
Дух, фантом, сотканный из горечи и гнева, страха и пустоты.
Я протягиваю руку сквозь красный плащ Ворона, в пустую дыру на месте ее груди. Нить трется о мои пальцы, сама обматывается вокруг запястья, как живое существо, змейка в норе, и я едва не отбрасываю ее, но сдерживаюсь. Закусив губу, я стараюсь покрепче ухватить нить Женщины-Ворона и тяну. Ее вес оттягивает мне руку, и в кладбищенском полумраке я вижу перед собой не бесцветную ленточку, вроде той, что я выдернула из груди у скорбящего человека, а целый канат.
