– Мы приехали? – спросил Джеймс.
Теперь, когда я снизила скорость, его голос стал слышен.
Мне было понятно его замешательство. Мы еще даже не миновали единственный в городе светофор, и только появление «Бургер Кинг» и «Пигли Вигли» свидетельствовало о том, что мы приближаемся к цивилизации. Вскоре мы проехали угловой дворик с садовыми скульптурами, знакомый мне как свои пять пальцев.
– Приехали, – сообщила я, испытывая странную смесь гордости и беспокойства.
Я свернула налево, на Восьмую улицу, и заехала на поросший травой пятачок возле кладбища «Честнат». После минутного колебания выключила мотор и вынула ключи.
– Почему мы остановились?
Я смотрела сквозь железную ограду на старинные надгробия среди вековых деревьев, сделавшие это кладбище туристической достопримечательностью. Для меня же оно было местом, где похоронено большинство моих предков за последние две сотни лет. А в недавнем прошлом под один из высоких дубов, обступивших могильные плиты, положили в землю маленькую девочку по имени Лилианна Джой. На древнем кладбище давно не хоронили, и лишь для нас сделали исключение, потому что на нашем семейном участке было достаточно места для такого маленького гробика.
– Мне надо немного прийти в себя. Мне станет лучше, если у меня будет план.
Джеймс снял очки, и я увидела смешинку в его глазах.
– План того, как увидеться с семьей? Они у вас такие сложные?
Я ослабила мертвую хватку на руле и попыталась восстановить кровообращение в пальцах.
– Не то чтобы сложные… но непростые.
Он кивнул, словно все понял. Только ничего он не понимал. Просто не мог.
– Вы давно здесь не были?
Я откинулась на сиденье, прижимаясь спиной к кожаной обивке и концентрируясь на этом ощущении.
– Почти десять лет.
Джеймс замолчал, должно быть, вспомнил, что обещал не задавать вопросов.
– Должен ли я что-нибудь знать, прежде чем мы туда пойдем? Чтобы не ляпнуть ничего лишнего? – наконец спросил он.
– У нас на это нет времени, – со вздохом ответила я.
Я взглянула на свои часы – «Булова» 1953 года – и вычла пятнадцать минут, чтобы получить правильное время. Одна из тех дурацких игр, в которые я с собой играла, в данном случае – ради пунктуальности.
– Сейчас четыре, значит, вы уже можете заселиться в гостиницу. Я вас туда подброшу. А сама съезжу домой и попробую разбить лед… по крайней мере, предупрежу, что вы со мной и что им придется вести себя прилично.
Джеймс вопросительно приподнял брови.
– Вряд ли они станут кидаться вещами или палить из ружья, но обещаю – будет неловко. Мы с сестрой не ладим. А наша мать… Берди… она… – Я искала корректный термин, способный заменить слово «сумасшедшая», сразу же отбросив все эпитеты, которыми тетя Марлен награждала жену своего брата. – Она психически нездорова, – в итоге сказала я, решив, что такой неопределенности достаточно, чтобы Джеймс сам сделал выводы. – Она ни с кем не разговаривает, хотя мы вполне уверены, что слышит и понимает все, что происходит вокруг. Она просто решила ни во что не вмешиваться. Зато она поет.
Джеймс помолчал, потом предложил:
– Если я пойду с вами, это частично сгладит неловкость. И я большой мальчик. Могу отразить даже пулю, если такая угроза возникнет.
Он проговорил это довольно легким тоном, хотя мне показалось, что он не шутил.
– Зачем вам это?
– Затем, что именно мой фарфор заставил вас сюда приехать.
– Верно, – проворчала я и вздохнула, готовая признать правду, мучившую меня с тех самых пор, как мы выехали из Нового Орлеана. – Но мне все равно нужно было когда-то вернуться. Вы просто ускорили неизбежное.
– Тогда позвольте пойти с вами. В гостиницу заеду позже.
Я нахмурилась.
– Почему вы так добры ко мне?
Джеймс вновь посерьезнел.
– Потому что я сам из большой семьи, которую научился ценить лишь тогда, когда столкнулся с ужасным. – Он мягко улыбнулся. – Разве дом – не то место, где тебя всегда должны принимать?
Уголки моих губ невольно приподнялись.
– Я слышала эту фразу. Вот сейчас, видимо, и узнаю, правдива ли она.
Я вставила ключ в замок зажигания.
– Только пообещайте одну вещь…
Лицо моего спутника выразило полное внимание.
– Обещайте, что не станете слушать того, что скажет обо мне моя сестра Мейси.
– Это все будет ложью?
Я повернула ключ.
– К сожалению, нет. Бо́льшая часть из этого – правда.
Глава 5
«Единственная цель жизни трутня – спариться с царицей. Удачливый трутень во время этого акта умрет, а неудачливого выкинут из улья, обрекая на голодную смерть».
Из «Дневника пчеловода» Неда Бладворта
Мейси
Сидя в кабинете старого дома, Мейси оторвала взгляд от тетрадок с ученическими работами и посмотрела в окно. Вид открытого «Кадиллака» Джорджии ее не удивил. Она часто видела его в детстве на том же самом месте в конце подъездной дорожки и часто представляла, как увидит его здесь, когда сестра наконец вернется домой.
Мейси задержала дыхание, прислушиваясь. Шум залива, казалось, усилился, точно и он тоже сдерживал дыхание, а теперь задышал полной грудью. За долгие годы отсутствия сестры Мейси казалось, что даже дом замер в ожидании. В любой комнате, в какую бы она ни зашла, она испытывала такое чувство, будто из нее только что вышли.
Мейси поднялась, аккуратно придвинула стул к столу, словно, замедлив свои движения, могла тем самым отдалить неизбежное.
Дедушка и Берди в гостиной слушали новости по телевизору: яркая блондинка с нереально белыми зубами что-то вещала о ценах на бензин и весенних каникулах. Взгляд Берди застыл на викторианской деревянной панели позади телевизора. Мейси часто гадала, что́ видит мать, когда смотрит вот так в никуда, и лучше ли там, чем в реальности. Ни посещение бесчисленных врачей, ни полный ящик лекарств ничего не меняли. Мать просто решила устраниться от семьи, которая ее больше не интересовала.
– Джорджия приехала, – сообщила им Мейси, рассчитывая, что они пойдут встречать гостью, а она сбежит наверх.
На лице дедушки расцвела улыбка.
– Хорошая новость. – Он повернулся к Берди: – Джорджия приехала. Правда, хорошо?
Мать продолжала смотреть в стену. Дедушка выключил телевизор и поднялся из кресла, что заняло немного больше времени, чем пару месяцев назад.
– Я буду наверху, проверяю домашние работы, – сказала Мейси, уже выходя из комнаты.
