18
В конце концов я все-таки выбрала платье от Лорана Муре – сдержанное, безукоризненное. Я планировала приехать на показ ровно к шести, надеясь впервые увидеть Гогена после нашего расставания, но перед выходом я позвонила да Сильве в Рим. Мы продолжали созваниваться каждый день, а еще я, разумеется, регулярно проверяла его письма Разнатовичу, хотя в последнее время новых указаний по поводу «актива» не поступало. Перед тем как набрать его номер, я отправила ему ссылку на скандальную колонку Маккензи Пратт о Гогене.
– Так все в порядке? – спросил он. – Сделка состоится?
Я прекрасно знала, что ему до меня нет дела, но почему-то меня все равно задело, что ему наплевать на все, кроме сделки.
– А почему она не должна состояться?
– А у тебя все в порядке?
– А почему у меня что-то должно быть не в порядке?
– Мне жаль, что я не могу быть с тобой сегодня.
– Я же тебе сказала, все в порядке. Картина продастся. Волноваться не о чем.
В холле меня радостно приветствовала Пандора Смит. Она выглядела намного лучше, чем в нашу последнюю встречу, хотя ее черное облегающее платье-футляр портили слишком толстые, выделяющиеся под тканью колготки.
– Как я рада вас видеть! Надеюсь, вам понравится оформление!
Гогену отвели целую стену выставочного пространства холла. Картину закрепили на фетре глубокого зеленого оттенка, подчеркивавшего насыщенность теней.
– Идеальное решение! Отличная работа!
Сделав шаг назад, как будто для того, чтобы оценить картину в интерьере, я внимательно пригляделась к нижнему левому углу. На мой взгляд, с мазками все было отлично, но, с другой стороны, я не эксперт по Гогену. Пандора уже взялась за дело, оживленно рассказывая о картине пожилой австралийской паре.
– Это потрясающий пример его позднего периода, – говорила она. – Эту работу отличает именно невероятная плавность мазков. Мы будто ощущаем его освобождение! – рассказывала она, а пара с серьезным видом кивала, послушно глядя то в каталог, то на картину. Боже храни эту девочку!
– А я тебя видела! – раздался голос откуда-то сзади на уровне моего локтя, я не спеша обернулась и внимательно посмотрела сверху вниз на Маккензи Пратт.
– Прошу прощения, мне кажется, мы не знакомы? – ледяным тоном ответила я.
– Я тебя видела в Эссене. Тебя и твоего приятеля-китайца!
– Ах вот оно что. Значит, это вы та самая Маккензи. Как поживаете? Меня зовут Элизабет. Я прочитала вашу статейку. Довольно… впечатляюще.
– Ты хоть знаешь, что он сделал с этими девочками? – прошипела она. – С теми, которых рисовал? Он заразил их сифилисом! А им было-то по тринадцать-четырнадцать лет! Ты об этом знала? Сифилисом!
Австралийская пара потихоньку отошла подальше.
– Интересный вопрос, правда? Неужели мы начнем оценивать не произведения художника, а его жизнь? Утрилло, к примеру, – законченный алкоголик! Кажется, у него были проблемы из-за того, что он демонстрировал свое хозяйство школьницам? И все же его работы…
Я занудно читала лекцию, причем достаточно долго, чтобы зал успел наполниться болтающими посетителями, заняв Пратт якобы цивилизованной дискуссией. Я не видела ее глаз за темными стеклами вечных очков, но поскольку я не собиралась сдаваться, она захлопала широкими рукавами кимоно от «Этро», словно встревоженный пингвин.
– Элизабет! – окликнула меня Анджелика, с телефоном на изготовку. – Дорогая, пару снимков?
Я помахала ей рукой и картинно закатила глаза высоко над стриженой головой Маккензи, так что та и не заметила.
– Рада наконец-то познакомиться, Маккензи! Удачи на аукционе!
Зал был уже переполнен людьми, и остаток вечера я Маккензи не видела. Руперт подошел ко мне, когда я уже забирала пальто из гардероба.
– Все хорошо, Элизабет? Я видел, как вы разговаривали с Маккензи.
– Все в порядке.
– Тут такая неловкая ситуация вышла… Видите вон того парня? Это Вилли Новак. – Руперт показал на худого пожилого мужчину в обтягивающих фиолетовых джинсах, с аккуратно уложенными надо лбом седыми волосами. – На следующей неделе он устраивает для нас вечеринку в честь начала аукциона в своем поместье в Сассексе. И, судя по всему, он пригласил и эту Пратт.
– Не вижу проблемы, Руперт. Я с ней справлюсь.
Когда я вышла на Принс-стрит, было еще рано, и, хотя стояла совершенно типичная для Лондона июньская погода – было пасмурно и сыро, – я решила прогуляться до отеля пешком. Шла я на каблуках не быстро, и в районе Сент-Джеймс-стрит меня бегом догнал Чарльз Иглз.
– Элизабет? Ты куда идешь?
– Да так, гуляю.
– Не хочешь перекусить? «Чакс» на Довер-стрит?
Я обернулась и посмотрела на него. Он был до смешного красив. И это было бы так просто. Наверное, не слишком профессионально, но можно оставить все это между нами. В моем номере такая огромная пустая постель… Было бы здорово побыть здесь и сейчас хотя бы несколько минут, наброситься на его ухоженное тело… Я замерла в нерешительности, а потом сказала:
– Нет, спасибо. Завтра в школу и все такое.
– Ну ладно, – по-мальчишески пожал он плечами. – Я тогда в «Аннабель». В другой раз?
– Может быть. Спокойной ночи, Чарльз!
Легкой походкой он перешел через дорогу, явно не обидевшись на меня. А у меня голова была занята совершенно другим. Нет, я не думала о да Сильве, который сказал, что ему жаль, что он не может быть со мной сегодня. Нет, сейчас я думала о том, как разобраться с Маккензи Пратт.
Она продолжала вести кампанию против «Девушки с веером II». На следующее утро в «Дейли мейл» на странице светской хроники появился репортаж о нашей встрече на показе под заголовком «Гламурные галерейщицы, или Страсти по Гогену». Мне показалось, что «гламурные» в отношении Маккензи – некоторое преувеличение. Би-би-си явно решила, что ее лицо идеально подходит для радиопрограмм, поэтому она выступила в «Женском часе» и долго разглагольствовала насчет «отвратительного поведения» Гогена и его «недопустимо патриархальных взглядов». «Британские картины» были обязаны как-то на это ответить, а аккаунт @gauguingirl тут же атаковали тролли, провозглашая Элизабет Тирлинк предательницей всего женского рода. Руперт предложил отозвать приглашение Пратт на ужин с клиентами, но я убедила его в том, что это только подогреет ее враждебность. В данном случае лучше было вести себя по-английски и делать вид, как будто Маккензи вообще не существует.
Итак, пять дней спустя, как и было запланировано, мы с Рупертом сели на поезд в Арундел на вокзале Виктория. Я упаковала все, что мне нужно было на два дня, в шикарный новый бирюзовый чемодан от «Боттега Венета», взяла с собой расшитое пайетками платье от Эмилии Уикстед, которое заказала на Понт-стрит. Струящееся платье пепельного цвета совершенно не подходило для выходных в деревне и поэтому должно было смотреться на мне просто идеально. Можно сказать, я получила удовольствие, глядя, как Руперт закидывает чемодан на полку в вагоне первого класса. Вилли Новак, объяснил мне Руперт, был современным коллекционером, который проводил разные мероприятия в своем поместье Лансинг-Парк. Обед устраивали для того, чтобы выслужиться перед основными клиентами аукционного дома, а также привлечь внимание «авторитетов».
