– Ты же меня хочешь! Поцелуй мне все сказал! – в сумерках я различала его ухмылку. В какой-то момент на его лице мелькнуло сомнение, но тут же исчезло.
– Пожалуйста! – заплакала я. – Я не хотела! Отпусти меня…
А потом я помню только отдельные вспышки – его впившиеся губы, обнаженную кожу. Боль.
– Ты делаешь мне больно!
Его сопенье. Мои всхлипывания. Постукивание ветки в оконное стекло. Помню, я говорила себе – думай об этой ветке.
Хуже всего то, что я ничего не сделала, просто лежала на полу, даже не попытавшись вырваться и убежать. К тому же Криспин был гораздо тяжелее меня.
Когда он закончил, я пришла в себя.
– Ребята были правы, – сказал он, стоя надо мной и застегивая брюки. – Нет в тебе ничего особенного. Может, подожду, пока твоя сестра малость подрастет… Я хотел понять, что Робин-Бобин в тебе нашел. Терпеть не могу этого ботана, возомнившего себя умнее всех. В прежней школе я был главным в классе.
Значит, он это сделал, чтобы рассчитаться с Робином?!
Криспин бросил мне мою одежду.
– Ты лучше сейчас домой иди. Если проболтаешься, я всем расскажу, что ты шлюха, – он сплюнул на пол. – Ты даже не попыталась меня остановить, поэтому не притворяйся, что это было изнасилование.
Второго приглашения мне не понадобилось. Плача, я натянула джинсы, одернула футболку и кинулась бежать. Робин удивится, куда я запропастилась, но я ему ничего не скажу. Может, я действительно сама во всем виновата: я же позволила Криспину меня поцеловать, значит, внушила ему ложное представление. Домой нельзя – как я покажусь маме и Дэвиду в таком виде? Есть только одно место, где можно спрятаться.
Ноги сами несли меня к морю. Я еще никогда не плавала ночью. Уже несколько дней слегка штормило, но ветер улегся, волн не было – лишь крупная рябь. Не раздеваясь, я вбежала в воду, радуясь холоду и очищающей соленой воде, смешавшейся со слезами, заливавшими мое лицо.
– Ты плавала в одежде? – удивилась мама, когда спустя час я пришла домой. Они с отчимом сидели в кухне, а на столе стояла начатая бутылка вина. В воздухе чувствовалось напряжение – значит, опять ссорились. В последнее время это у них случалось все чаще. – Да еще ночью?
– Надеюсь, вы не купались голыми, как я в твоем возрасте? – Дэвид предложил мне бокал вина, хотя и знал, что я не пью. – Приятно видеть, Эли, что ты в кои-то веки развлекаешься. Ты заслужила толику веселья за труды.
Меня чуть не вырвало. Веселья?!
– Можно мне в ванну? – спросила я.
– Возьми мое лавандовое масло, – сказала мне вдогонку мама. – Мне Дэвид купил, чудесно пахнет.
То ли мне показалось, то ли маме хотелось наговориться после вынужденного угрюмого молчания, которое я застала.
Я сидела в ванне дольше обычного, но стыд и вина – не смывались. Как только будут результаты экзаменов, сразу уеду, чтобы не слышать треп сводной сестры о планах на будущее. Найду работу в Лондоне или еще где-нибудь, главное, подальше отсюда. Поступлю в университет.
Сделаю все, чтобы никогда больше не видеть Криспина.
Но тут меня обдало жаром от страха: а что, если я забеременела?
11 июня 2001 г.
Утром в моем школьном шкафчике я нашла записку. Это ее рука.
Не могу повторить содержание мерзкой писульки.
Она клянется, что ничего не писала.
Но больше некому.
Ну, все.
Война так война.
Глава 34
Элисон
Апрель 2017 г.
На парковке у тюрьмы я прослушала сообщение от мамы:
«Позвони мне, кое-что случилось». Однако когда я позвонила, мама не снимала трубку.
В голове началась суматоха: Китти заболела, Китти с новым мужем сбежала из дома инвалидов (я живо представила, как Джонни неуклюже катит ее кресло по улице), к Китти вернулась память…
К моему стыду, больше всего меня испугало последнее предположение.
Как поступить? Ехать к маме или сразу в дом инвалидов? В любом случае я не в состоянии сейчас мчаться на юго-запад страны. Я решила вернуться в квартиру, сходить на пробежку и все же дозвониться до мамы, прежде чем что-то решать. После проведенного в душной учебке дня мне всегда хочется пробежаться по берегу реки – это моя отдушина. Люблю, когда ветер обдувает лицо, хоть он и пропитан Лондоном. В памяти мелькнуло, как в детстве мы плавали с Робином. Как же давно это было…
Мобильный зазвонил, когда я натягивала тенниски.
Мама.
– Что случилось? – спросила я.
– Звонила заведующая, – ответила мама. – Китти беспокоит других обитателей дома. – Она сухо, коротко усмехнулась: – Помнишь, какой своевольной она бывала раньше?
Еще бы не помнить! Не знала, что мама тоже это замечала – у нее была политика молчать. Теперь я понимаю почему – она боялась рассердить Дэвида и разрушить с таким трудом созданную семью. Все, что угодно, лишь бы не оказаться снова матерью-одиночкой.
– Она оглушительно кричит, если не хочет чего-то делать, – продолжала мама.
– Например?
– Есть нелюбимую еду, ложиться спать, одеваться, – устало перечисляла мама. – Заведующая говорит, из-за беременности поведение стало невыносимым. Ее больше не хотят держать в том заведении.
До встречи с Китти я надеялась, что после несчастного случая ее характер станет помягче, но с какой стати ей меняться только потому, что она не может говорить и ничего не помнит? Меня прошиб пот: а вдруг Китти все помнит, только сказать не может? Вот это действительно взбесило бы ее не на шутку!
– А Джонни?
– Его мать говорит, он тоже с трудом справляется с ее перепадами настроения.
Не может же их брак так скоро оказаться под угрозой! Но ведь с другими такое случается, почему пара с ограниченными возможностями должна быть исключением?
– Однако, – продолжала мама, – она готова взять молодых к себе. Что скажешь?
– А что, это выход, – медленно произнесла я, снова подавив мысль, что Китти своего добилась. Родители Джонни богаты и обожают своего сына. Ее тоже будут любить – при условии, что она задумается над своим поведением… Но она, конечно, заслуживает счастья.
– Мне стыдно, что я не предложила приютить молодых, но ведь у меня довольно скромное жилье, и я сама себя обеспечиваю. С работы я уйти не могу – на что тогда жить?
Вот почему мама так мечется – ей нужны уверения, что моя сестра прекрасно может пожить в другой семье.
– Мне кажется, нужно позволить Китти воспользоваться шансом.
– Правда?
