– Правда, – искренне подтвердила я.
– Спасибо. – Тут мама, похоже, вспомнила обо мне: – А как твоя… работа?
Слово «тюрьма» она категорически не желала произносить.
Мне вспомнились телефонные звонки, которые, к счастью, прекратились после смены номера. К этому решению меня подтолкнул Клайв.
– Прекрасно, – ответила я, скрестив пальцы, чтобы не сглазить. – Мне пора, целую.
Разговор лишил меня покоя. Выходить на пробежку расхотелось, зато в пальцах возник знакомый зуд. Я уже некоторое время обходилась без этого, но остановиться было выше моих сил. Обрезки стекла лежат в специальной коробке, весело поблескивая. Они как радужные льдинки – одни длинные и тонкие, другие короткие, с углами по диагонали. Синие, красные, зеленые, желтые.
Выбираю пронзительно-красный.
Левая рука. Примерно посередине между локтем и запястьем. Разрез – достаточный, чтобы вызвать боль, но ничего серьезно не повредить.
Обычно одного пореза хватает, но сегодня он совершенно не помог. Делаю второй. И третий. Потекли три струйки крови, однако удовлетворение (возникающее ощущение трудно описать другим словом) не пришло.
Я знаю почему. Чем дольше Китти остается такой, как сейчас, тем сильнее становится моя боль. Простого пореза уже не хватает.
Нужно нечто большее.
«Будь осторожна с желаниями, вдруг исполнятся», – было одной из любимых фраз Дэвида, пока я росла. Что он имел в виду, я поняла гораздо позже.
Мне вспомнилась эта поговорка, когда на следующее утро меня вызвал к себе начальник тюрьмы. «Нечто большее» явно меня нашло.
Он сразу перешел к делу:
– Мы проводим благотворительное мероприятие по сбору средств. Вы согласитесь провести ночь в тюрьме?
Он что, шутит?!
Похоже, что нет. Сняв с носа очки, он подался вперед, пристально глядя на меня. Интересно, отчего люди идут работать начальниками тюрьмы? Надеются оставить след в истории, изменить отношение общества или повлиять на умонастроение убийц?
– Несколько лет назад преподаватель литературы уже оставался до утра с целью описать, каково находиться в тюремной камере ночью. А вы могли бы отразить впечатления в серии набросков или картин.
Я невольно заинтересовалась – меня охватило волнение, смешанное, правда, со страхом.
– Скоро у нас встреча попечителей, – продолжал начальник. – Отличная возможность продемонстрировать ваши успехи. Можете приложить работы ваших учеников или даже устроить выставку… – Он явно загорелся своей идеей: – И назвать ее «Двадцать четыре часа в Арчвиле».
Я пыталась осмыслить услышанное.
– А где я буду всю ночь?
– В одном из корпусов.
– Это безопасно?
Начальник махнул рукой, будто отгоняя мой страх.
– Неужели вы думаете, что я предложил бы вам небезопасный проект? Каждая камера запирается ровно в девять вечера и отпирается в восемь утра. Заключенные сидят, как правило, по двое, но у вас, конечно, будет одноместная.
Во рту пересохло, сердце тяжело стучало. Провести ночь в мужской тюрьме?! Даже не берусь предположить, что сказала бы мать, поделись я с ней такой новостью. Естественно, я ей ничего говорить не буду.
Следующие слова были сказаны будто не мной:
– Когда вы хотите, чтобы я это сделала?
Глава 35
Эли
Июнь 2001 г.
Первый экзамен я сдавала как в тумане, убеждая себя, что лихорадящая боль внутри – просто проявления вирусной инфекции. Ничего у меня не будет – только не от Криспина. Если повторить это тысячу раз, может, это станет правдой? Нужно сосредоточиться на экзаменах, моем билете в большой мир. Подальше отсюда.
– Ну, как? – спрашивала мама всякий раз, как я приходила домой.
– Прекрасно, – беззаботно отвечала я и шла наверх готовиться.
– Тебе лучше? – кричала мама мне вслед, задрав голову.
– Знобит немного.
– Принести тебе чего-нибудь горячего?
– Не надо, все нормально. – Я закрывала дверь и уходила в неприкосновенное святилище моего письменного стола, опустив шторы, чтобы не видеть сад Криспина.
Отчего-то Китти была со мной очень добра. Она даже предложила мне свой шарм-подковку «на счастье».
– Это очень мило с твоей стороны, дорогая, – похвалила мама. – Правда, Эли?
Зато Робин, по иронии судьбы, стал ко мне холоден.
– Извини, что мы потерялись на вечеринке, – шепнула я на другой день в библиотеке.
Он только отмахнулся:
– Это ты меня извини – я разговорился с одной девушкой… Ты до конца оставалась?
– Нет.
Если б я могла повернуть время вспять!
– Поплаваем завтра?
Робин покачал головой:
– Извини, мне еще много зубрить.
Это случилось за день до последнего экзамена, истории. После обеда я поднялась в свою комнату повторять материал.
Конспект исчез. Я обыскала все, но он как в воздухе растворился.
Я сбежала по ступенькам почти в истерике от злости и нескрываемого страха.
– С какой стати мне брать эту муть? – фыркнула сестра, когда я спросила про тетрадь.
Но на ее физиономии появилось виноватое выражение. Только вчера предлагала мне шарм на счастье – и уже снова за старое! Недолго же музыка играла.
– Скажи правду, – потребовала я.
– Я и говорю! Отстань от меня!
Я трясла ее за плечи, не замечая этого.
– Эли, – сказал Дэвид, рассерженно обернувшись от кухонной плиты. – Перестань сейчас же! Веди себя прилично!
– Но конспект еще утром был в моей комнате! – еле сдерживаясь, возразила я.
– Значит, надо быть аккуратнее – у тебя книги валяются по всему полу! Оставь младшую сестричку в покое и иди поищи получше. Я готовлю ужин, а твоя мать задерживается на своих вечерних курсах!
Родной отец понял бы меня, мстительно подумала я.
Когда наконец вернулась мама, устало потирая слипающиеся глаза и вяло отбиваясь от претензий Дэвида («Ты сегодня пришла позже, чем обещала»), она тоже ничем не смогла помочь.
– Это твоей сестры, – сказала она, увидев, как я беру тетрадь Китти по английскому.
– Просто проверяю, – отозвалась я.
А потом я услышала из-за двери комнаты Китти мамин голос:
– Конечно, я тебя люблю! Младший ребенок для своей матери особенный, ты же это знаешь.
На следующий день я пошла на экзамен, не повторив важный материал. Строчки рябили перед глазами. В голове было пусто. Точно не сдам, думала я.
