Мартин явно остался польщен.
– Спасибо. Может, и нарисую.
Охранник нетерпеливо ждал – в его глазах читалось неодобрение такого панибратства с зэком. Он прав, конечно.
– Спокойной ночи, – пожелал он, пропуская меня в камеру.
И закрыл дверь. Язычок замка лязгнул, встав на свое место. Оказавшись в одиночестве, я сразу потеряла покой. Мне вспомнился залитый кровью глаз Барри-Деда – и страшный кипяток с сахаром.
И я сделала то, что делала всегда, чтобы прогнать страх: села и принялась рисовать. Я рисовала себя, сидящую в камере под мрачным покровом ночи. В карандашные линии я вкладывала охватившие меня страх, вину, зависть.
В окошко постучали. Сперва я решила, что это дождь, но потом разглядела ветку дерева. Я задернула вытертые занавески. Стук действовал на нервы. Не будь дурой, сказала я себе, на окне же решетка! Никому сюда не пролезть. Правда, и мне не вылезти… На меня немедленно напал приступ клаустрофобии.
Спохватилась я примерно в час ночи. Совсем заработалась!.. Койка оказалась до странности узкой даже для такой худышки, как я, и почему-то слишком высоко над полом. Подушка просто каменная – сразу вспомнились жалобы заключенных на жесткую постель (я еще думала – надо же, неженки какие). Теперь я их понимала.
Но сон не приходил – слишком тихо. Слух невольно искал дневного тюремного гама и суеты. Дома я люблю слушать шум проезжающих машин – это значит, я не одна. А здесь, где собраны, наверное, самые исковерканные и сложные людские судьбы, царит мертвенная, жуткая тишина.
И промозглый холод. Встав, я натянула дневную одежду поверх пижамы. Стало теплее, но меня по-прежнему била дрожь.
И тут послышался отчетливый звук открываемого окна. Да что за чепуха, это ветка стучит по стеклу! Но окно действительно открылось.
Я резко села на кровати.
– Кто здесь? – хрипло спросила я.
Через занавески в камеру проникла темная фигура.
От страха крик застрял в горле.
Глава 37
Эли
Июнь 2001 г.
– Китти, ну, ты готова наконец? – заорала я с первого этажа. – Из-за тебя мы на автобус опоздаем!
Сегодня последний день занятий и четвертной концерт. И я получаю приз. Он мне очень нужен, раз уж я наверняка провалилась по истории. Мне и результатов дожидаться не надо (оценки будут в августе), сразу могу сказать.
И все по вине моей сестры – ее виноватая мина стала достаточным доказательством. Такая подлость вполне в ее духе. Но и для нее настал час расплаты.
Я пригладила школьную юбку, липнувшую к колготкам. Ну, хоть не придется больше носить эту дрянь, равно как и скучные «приличные» туфли, стоящие у двери рядом с обувью сестры. Ее туфельки до блеска начистил Дэвид. К моим он в жизни не притрагивался.
– Успокойся, дорогая, – бросила мама, метавшаяся по дому, собираясь на работу. – У вас есть пара минут. Не забудь взять ланч из холодильника!
Она крепко обняла меня, и я вдохнула чудесный аромат лаванды.
– Я знаю, ты волнуешься насчет экзаменов, но попытайся расслабиться и наслаждайся концертом. Я очень горжусь, что тебе дадут приз!
После этих слов я отстранилась. Забиться бы в какую-нибудь нору… Ну, зато с завтрашнего дня мне не придется видеть лицо Криспина. По какой-то причине он перестал ездить на школьном автобусе, но мы по-прежнему пересекались на некоторых уроках, и это было сущей му́кой. Я разрывалась между желаниями наброситься на него и припомнить все, что он сделал в летнем домике, – и чудовищным, невыносимым стыдом.
– Китти! – снова закричала я. – Пошевеливайся!
– Иду, иду. – Моя сводная сестра угрюмо сошла по лестнице, волоча за собой скрипичный футляр. – Я заболела. Не хочу идти!
– Это потому, что ты мало играла, принцесса, – сказал Дэвид, выйдя из кухни с упакованным ланчем для моей сестры в руке. – Правда, Эли?
– А она тут при чем? – ощетинилась Китти, небрежно глянув на меня. – Где мои туфли? – накинулась она на отца.
– Здесь, дорогая. Я обработал их специальным защитным спреем – передавали, что сегодня будет дождь.
Китти обулась, даже не сказав спасибо.
– Китти, – резко сказала мама, – ты что это, ногти накрасила?
– Ну и что? – надула губы сестра.
– Так не пойдет.
– Ванесса красит, и ее родители не против!
– Уже помирилась? – поинтересовался Дэвид. – Вы же были в ссоре?
– Все у нас нормально, – буркнула Китти, проталкиваясь между нами и выходя на крыльцо. – И вообще, не твое дело!
Обычно она не разговаривала со своим отцом в таком тоне. Что происходит?
– Китти, а сэндвичи?
Но она уже быстро зашагала вперед, будто это я ее задерживала.
– Догони ее, – взмолилась мама, сунув мне сверток. – И держи за руку, когда будете переходить…
Можно подумать, у меня мало дел! Вечно я должна нянчиться с малявкой, которая считает себя взрослее меня! Если б только Китти знала, как я мечтаю о другой сестре, которая понимала бы меня и сейчас поддержала добрым словом! Нормальные сестры всегда так делают, но мне досталась ненормальная, которая ненавидит меня без всякой причины.
Робин (до того, как он начал держаться подчеркнуто отстраненно) предлагал мне прямо спросить Китти, почему она ко мне так относится.
– Наверняка это зависть, – твердил он. – Младшие дети в семье часто такие. Об этом сотни книг написаны. Вызови ее на откровенный разговор, может, и поможет.
Ха! Плохо он знал Китти.
– А из-за чего ты поссорилась с Ванессой? – с любопытством спросила я, нагнав Китти. Признаюсь, не только из участия: мне хотелось побольнее уколоть сестру. Я видела, что ей неприятна эта тема – не зря она так нагрубила Дэвиду. – Некоторые люди тебе совершенно не нужны, просто иногда это трудно понять вовремя.
– Не суй свой нос в мою жизнь!
– Я просто пытаюсь помочь.
Сестра зло зашаркала ногами по земле. Мне показалось, она еле сдерживает слезы.
– Если хочешь знать, Ванессе кто-то прислал глупое письмо, где написано…
Вдруг она замолчала, будто ее осенило:
– А это не ты?
– О чем идет речь?
– Не важно. Для такого у тебя кишка тонка…
– Для чего?
– Я тебе уже сказала, отстань!
Мы свернули с нашей улицы в переулок, выходивший на дорогу, которая вела к школе. Впереди проехал школьный автобус.
– Побежали! – крикнула я сестре. – Может, он нас подождет!
Мы бежали бок о бок. Косички Китти подпрыгивали на плечах. Сегодня я тоже заплела косы. Я их ненавидела, но в нашем классе все девушки придут с косами по случаю окончания школы. А худшее, что можно сделать в школе, – чем-то выделяться.
