Это правда, мы тоже изменились. У меня короткая стрижка, другой нос (слава богу, нет больше здоровенного «римского» клюва), морщинки вокруг глаз. Я выгляжу старше своих тридцати четырех – видимо, сказался стресс.
Мама после несчастного случая с Китти очень похудела, стала почти прозрачной. Она из тех, кто теряет аппетит от переживаний (мама до сих пор ест как птичка). Еще она рано поседела (недавно она поддалась моим уговорам и покрасила волосы).
– Мне как-то неловко заботиться о своей внешности, когда Китти в таком состоянии, – объяснила она. – Слава богу, хоть ты у меня есть!
Но и меня у нее не будет, если за дело возьмутся адвокаты Криспина (теперь мне придется называть его настоящим именем – оно сейчас звучит слишком часто). Это имя словно выдергивает пробку из бутылки с воспоминаниями о летнем домике. О стуке ветки в стекло. О коже Криспина на моей. О невозможности сопротивляться. О чувстве стыда и ненависти к себе. О нестерпимом желании смыть с себя запах Криспина в морских волнах.
– Мой отец был англичанин?
Мама вздрогнула.
– Что заставляет тебя думать иначе?
Я обратила внимание, что она не стала отрицать, просто ушла от ответа, как опытный адвокат.
– Мама, этот человек клялся, что я его дочь.
Она хмыкнула с интонацией «ну и что с того».
– Если ты работаешь с ненормальными преступниками, дорогая, это не значит, что им нужно верить.
Она обняла меня – так, как я обнимала ее в детстве, когда мы остались вдвоем, и мама часто плакала, не зная, как жить дальше. Я обнимала ее и после несчастного случая, но тогда для утешений у нее был Дэвид. Я стала больше не нужна.
– Этот мир, в который ты вошла… – мягко заговорила мама. – Чтобы там работать, нужна недюжинная смелость, но я не хочу, чтобы ты туда возвращалась. Нужно найти иной способ оплачивать счета за твою сестру.
Я хотела сказать, что уже поздно, меня и так отстранили. Более того, полиция может вызвать меня в любой день, если отыщется написанное мной признание. Если правда обнажится, я потеряю не только прежнюю Китти, но и то, что от нее осталось. Да и маму, наверное, тоже.
– Кстати, – оживилась мать, – у родителей Джонни есть приятель, знакомый с американским специалистом по травмам мозга. У них там большой прогресс в создании… э-э-э… интерфейса мозг-компьютер. Разработано новое устройство, которое помогает людям делиться даже неосознанными мыслями. Называется вспомогательный коммуникационный девайс. А вдруг он поможет Китти?
Ситуация ухудшалась на глазах.
В ту ночь я металась в кровати, не в силах уснуть. Я даже не стала себя резать – эта потребность исчезла, как не было, после гибели Стефана: если бы не тот злосчастный обрезок стекла, человек бы остался жив. Еще один грех на моей совести…
Должно быть, я задремала, потому что проснулась, когда забрезжил рассвет, а в голове возникла идея. Идея была настолько очевидна, что я удивилась, почему сразу до нее не додумалась.
– Элисон! – воскликнула секретарша, когда я заехала в колледж на обратном пути. – У вас же сегодня нет занятий!
– О, я заехала взять рисунки моих студентов. Обещала доработать к следующему уроку.
– Какая вы ответственная!
Я вздрогнула.
– А помните, прошлой осенью было объявление о наборе художников в тюрьму? – небрежно спросила я.
– Еще бы! Вы еще данные записали.
– Не подскажете, а вам его доставили почтой или по имейл? Мой вопрос может показаться странным, но…
– Нет-нет, – перебила секретарша. – Я вам тогда сразу и хотела сказать. Его принес какой-то человек – я даже сперва подумала, бездомный, весь грязный. С другой стороны, художники часто не следят за собой… Простите, я не вас имела в виду! – ее лицо сморщилось от смущения. – А что, это был какой-то розыгрыш?
– Да нет, – я запнулась. – Вполне реальное объявление. Мне просто стало любопытно. И вы не знаете, что это был за человек?
– Он не представился.
Это ничего не доказывает, сказала я себе. Может, его наняли разносить рекламу в обществе художников, через которое я устраивалась в колледж.
Теперь – следующий шаг.
На метро я быстро добиралась до Чок-Фарм. Офис у Робина оказался гораздо приличнее, чем я ожидала. Главное, найти хорошего юриста, говорили мои ученики в тюрьме. Многие сокрушались, что им попался «паршивый адвокатишка». Я лично знакома только с одним адвокатом – мама держит меня в курсе развития его карьеры – и легко отыскала его через сайт юридической коллегии. Мы не виделись с восемнадцати лет, но что-то мне подсказывало: если у меня и есть шанс выпутаться из сложившейся ситуации, мне нужен человек, который меня поймет.
Конечно, можно было записаться на прием под новым именем, а потом удивить Робина, но мне показалось правильным предупредить секретаршу, что мистер Вуд когда-то знал меня как Эли Джеймс. Сейчас сердце учащенно билось не только от страха, что меня посадят за случившееся с Китти, но и от предстоящей встречи со старым приятелем спустя столько лет. Который бросил меня после того, как я оставила его на вечеринке Райтов. Может, я зря пришла?
Помедлив у входа, где на табличке значилось его имя, я толкнула тяжелую стеклянную дверь. Ожидавший в холле мужчина поглядел на меня сперва коротко, затем внимательно. Я тоже не сразу поверила глазам. Передо мной стоял Робин, но как же он изменился! Разумеется, он стал старше, но научился прекрасно одеваться – костюм сидел безукоризненно, галстук щеголевато завязан. Все это разительно отличалось от красно-синей кофты, из которой он не вылезал… Волосы тщательно причесаны и хорошо лежат, на лице появились морщины, однако ему они идут (не знаю почему). И он уже не тощий, а вполне себе плотный. Робин стал очень представительным мужчиной.
– Рад тебя видеть, Эли.
А вот голос не изменился! Я вспомнила, как Робин басил в школе – за глубокий баритон его дразнили не меньше, чем за фамилию и кофту.
– Теперь я Элисон, – нервно сказала я.
Он пожал мне руку, и я вдруг спохватилась, что, несмотря на многолетнюю дружбу, в юности мы не притрагивались друг к другу, не считая случайных прикосновений.
У нас не такие отношения, раздражалась я, когда Китти подшучивала насчет моего «странного неуклюжего бойфренда».
Теперь и Китти не сочла бы Робина странным или неуклюжим. Так и слышу ее голос: «Ух ты! Он немного похож на постаревшего актера из «Пятидесяти оттенков»!»
Робин проводил меня в кабинет и предложил присесть – все строго официально. Я говорила себе – это тот самый мальчик, с которым мы плавали по утрам через залив и который тоже любил Леонарда Коэна, однако былая прекрасная непринужденность пропала навсегда. Да, зря я пришла.
– Как твоя сестра? – спросил Робин.
У меня засосало под ложечкой – я не ожидала этого вопроса, эгоистично занятая собственными проблемами. Но ведь старый приятель обязательно расспросит о семье, прежде чем перейти к делам, это простая вежливость.
