– После несчастного случая мало что изменилось. Разве что Китти забеременела и вышла замуж.
Брови у Робина поползли вверх:
– Правда?!
– Это длинная история, – я замешкалась. – Появилась надежда на улучшение… Есть новый прибор, который может помочь.
– Это же прекрасно!
Вовсе нет, хотелось мне возразить. Последствия страшили меня до мурашек. Подумать только, что она может рассказать!..
Но я повторила одну из маминых истин:
– Даже маленький шажок прекрасен, но лучше не питать ложных надежд.
– Ну, это понятно.
Он начал крутить кольцо на пальце левой руки. Я ощутила болезненный укол в груди и тут же упрекнула себя: естественно, что такой видный мужчина женат. Повернись жизнь иначе, его супругой могла стать я. У меня была бы налаженная жизнь. Почему, принимая в юности поспешные решения, мы не думаем, что сделанный выбор повлияет на всю нашу жизнь, да еще и хвалим себя за спонтанность?
– Секретарша сказала, ты хочешь что-то обсудить?
Так официально! Куда только подевался мальчишка, который везде был белой вороной… Я ответила не сразу, рассматривая кабинет. На столе нет семейных фотографий. Вдоль стен красивые деревянные стеллажи. На стене сертификаты. Небольшой бар.
– Я работаю преподавателем рисования в тюрьме… – начала я.
Глаза Робина расширились:
– Как решительно с твоей стороны!
Ох, не то слово…
– Недавно там кое-что произошло. Погиб человек.
– Сочувствую, – сказал он. Равнодушное слово, которое мы роняем, если скончался знакомый знакомых.
Я подалась вперед:
– Одним из моих учеников оказался Криспин Райт. Он и убил этого несчастного.
Так-то лучше – Робин изменился в лице.
– Я его не узнала, у него теперь совсем другая внешность… – нервно зачастила я. – Меня отстранили до окончания расследования. Вообще в тюрьме запрещается работать тем, у кого есть знакомые среди заключенных… – Я замолчала и подалась еще ближе: – Слушай, а тебе можно меня представлять, учитывая наше знакомство?
– Да, при условии отсутствия конфликта интересов.
– Конфликта, насколько я понимаю, нет.
Во взгляде Робина появился холодок, будто он знал, что я сказала не все. В горле пересохло, и я с трудом выговорила:
– Криспин, вернее, Мартин, как он себя называл, обвинил меня в том, что я подстроила тот несчастный случай.
Я замолчала, готовясь изложить Робину отрепетированную ложь.
Глава 53
Эли
Сентябрь 2001 г.
Китти выписали из реабилитационного отделения – больше ей там ничем помочь не могли – и перевели в дом инвалидов. Она по-прежнему не говорит ни слова. Постепенно я начала успокаиваться – может, моя тайна и не раскроется.
Это не все новости: Дэвид ушел от мамы и переехал в Лондон. Мне бы ликовать – сколько лет я мечтала, чтобы мы с мамой снова остались вдвоем! Но без Дэвида мама была грустная и одинокая.
– Трагедии либо сплачивают супругов, – всхлипывая, говорила она, – либо разводят.
Нам предстояло набраться мужества и разобраться в комнате Китти.
– Как она ненавидела, когда я прибиралась, – печально сказала мама. – Говорила, я все сложила не на те места.
Тогда-то я и нашла свой пропавший конспект по истории. Он лежал в стопке книг на полу.
– Я так и знала, что это она спрятала! – воскликнула я.
Теперь, конечно, уже поздно, но мне важно было кое-что расставить по своим местам.
Мама потерла глаза – она не высыпалась с самой аварии. Я часто видела, как ночами она бродит по дому. Я тоже плохо спала.
– Нет, дорогая, это моя вина. Я уносила твои учебники к Китти, чтобы пропылесосить твою комнату. Мне казалось, я все вернула на место, но конспект, видимо, проглядела. Прости меня.
Я проглотила желчь, поднявшуюся к горлу.
– Когда это было?
– Когда ты экзамены сдавала. Дэвид все бурчал, какой беспорядок у тебя в комнате… – мама всхлипнула. – Подумать только, я считала это важным…
Я просто онемела. Мне хотелось заорать: «Я же тебя спрашивала, видела ты тетрадь или нет!» Но какой смысл? Прошлого не вернешь.
Однако знай я, что сестра не крала конспект, я бы злилась меньше. Китти могла остаться здоровой, и Ванесса была бы жива…
Я еще не пришла в себя, когда мама протянула мне руку, сказав:
– Вот, возьми.
– Что взять?
– Ее медальон. Пусть он напоминает тебе о сестре.
Медальон, который Китти отказалась одолжить мне на вечеринку… Холодный металл на шее странно успокаивал: казалось, Китти где-то рядом. Одновременно испытала и злорадное удовлетворение: Китти пришла бы в ярость, узнав, что я ношу ее украшение.
В столе мне попались краски Китти. А вечером того же дня я открыла бирюзовый тюбик и начала рисовать. Эту кисть держала сестра; моя рука двигалась по листу, словно ею водила Китти. «Видишь, – будто говорила она, – у тебя тоже получается. А ты корпела над своими дурацкими книгами и ничего не замечала».
Первые попытки сильно напоминали мазню, однако занятие, не нагружавшее голову фактами и датами, казалось целительным после нескольких мучительных месяцев.
«Продолжай, – неслышно говорила Китти. – Видишь вон за окном, как свет проходит сквозь листву? В тени клади краску гуще, вот так. Теперь добавь темно-зеленого на верхнюю сторону листка – листья же не одного цвета со всех сторон! Они, как ты и я, единство противоположностей. Пусть цвета смешиваются друг с другом. В этом прелесть акварели – никогда не знаешь, что получится».
Можно было подумать, что сестра по доброй воле передает мне свой талант с помощью телепатии.
Через несколько дней я решила открыться маме. Я не хотела ее расстраивать, но иначе было нельзя.
– Я приняла решение насчет университета, – сказала я. – Я не буду поступать. Ни сейчас, ни потом.
– Но ведь в Йоркском тебе дают отсрочку на год!
– Знаю, но я больше не хочу изучать историю. Она слишком… фактична, а я сейчас не могу мыслить связно, да и ты тоже. Я пойду в художественный колледж.
– Ты же не умеешь рисовать! Это у Китти способности…
Были.
– Я ходила в нашу школу, – продолжала я. Руки у меня дрожали. – Показывала учительнице свое портфолио – ну, несколько рисунков. Она сказала, этого достаточно, чтобы поступить на отделение изобразительного искусства.
– Ты уверена?
– Да.
– Может, ты и права. – Мама тяжело опустилась за кухонный стол. – Возможно, нам всем нужно что-то менять.
