— Две недели тяжелой работы с использованием инструментов эпохи каменного века позволили нам проделать лишь одну небольшую бороздку на поверхности базальтового блока. Более тог: я обнаружил, что даже инструменты из стали очень быстро тупятся, если пытаться обрабатывать ими поверхность базальта. Очевидно, что ольмеки обладали совершенно иными, гораздо более совершенными технологиями обработки базальтовых блоков, которые теперь утрачены. Правда, справедливости ради следует отметить, что тот блок, который мне достался, был из особенно твердого камня. Возможно, что если бы у нас было время для того, чтобы подобрать кусок более мягкого и податливого базальта, то результат всего эксперименты был бы тоже иным. Но знаете что, Адриан, — добавил профессор, — меня поразило в скульптурных работах ольмеков даже не столько то, что в свое время они овладела фантастическим мастерством в обработке такого твердого и неподатливого материала, как природный базальт… — Уильямс сделал паузу, и на его губах проскользнула заговорщическая усмешка: — Как я уже заявил в эфире программы, снятой «Би-Би-Си», вопрос о том, как ольмеки вырезали огромные куски базальта из скалы и затем транспортировали их на дальние расстояния, вовсе не является самой главной загадкой, связанной с тем, как они создавали свои удивительные скульптуры. Главная загадка состоит в том, что археологам так и не удалось пока обнаружить какие-либо материальные следы, которые показывали бы, как развивалось ольмекское искусство изготовления скульптур — от простых к скульптурам священнослужителей и огромным изображениям человеческих голов. То, что мы наблюдаем в области ольмекской скульптуры, сравнимо с тем, как если бы Микеланджело создал своего знаменитого «Давида» буквально «из ничего» — так, как если бы он, совершенно не имея за своей спиной великих традиций древнегреческой и древнеримской скульптуры, которыми он в действительности пользовался для создания своего собственного творения. Как специалист по истории скульптуры, я могу совершенно точно заявить вам, что так искусство скульптуры не развивается. Древние римляне копировали древних греков, а у тех, в свою очередь, искусство скульптуры также не возникло на пустом месте. Древнегреческим скульптурам предшествовали творения мастеров Древнего Египта, Месопотамии и Малой Азии. Древнегреческие мастера, создавшие фриз Парфенона, были на тот момент лучшими скульпторами в мире, но они сами не изобрели искусства скульптуры — они следовали традиции, которая насчитывала уже несколько тысячелетий, и творчески развивали ее.
Когда я рассматривал ольмекские скульптуры в Мексике, мне также казалось, что я наблюдаю что-то вроде законченных, совершенных творений, похожих в этом смысле на творения лучших древнегреческих мастеров. Исполнение ольмекских скульптур отличалось великолепной точностью и совершенством линий. Просто так, работая с камнем впервые, достичь этого невозможно. Этому должен предшествовать определенный, довольно длительный эволюционный процесс, который и приводит в конечном счете к такому уровню совершенства в искусстве. Но если мы можем четко разглядеть следы влияния ольмекского искусства на искусство ацтеков и майя, то что же предшествовало самому ольмекскому искусству? Где более древние, возможно, более примитивные скульптуры, которые предшествовали тем каменным головам, которыми вы восхищались в Вилья-Эрмоса? Эти головы чересчур хороши, чтобы быть самыми первыми скульптурами на Американском континенте. При этом очень важно отметить, что все без исключения найденные к настоящему времени скульптуры ольмеков характеризуются чрезвычайно высоким уровнем исполнительского мастерства. Почему же мы не в состоянии обнаружить более примитивные произведения, которые неизбежно должны были предшествовать этим великолепным образцам?
Те же самые идеи высказывал в свое время и я сам. Тот факт, что теперь я слышал их повторение из уст профессора в области искусства скульптуры, человека, которого так уважают не только за его собственное высочайшее мастерство, но и за тончайшее знание истории скульптуры, делало значение его замечаний еще более важным.
В парке города Вилья-Эрмоса, куда были вывезены скульптуры из Ла Вента, помимо изображений огромных каменных голов находились и другие скульптуры. Среди них были и те, что в обиходе именуются «алтарями», хотя в древности, возможно, у них было и иное предназначение. Эти произведения высечены из огромных цельных кусков базальта и являются, возможно, самыми загадочными образцами скульптурного искусства ольмеков.
Я приблизился к первому из «алтарей», длиной 8 футов и шириной 4 фута и достигавшего примерно 4 фута в высоту. На нем было изображено нечто вроде пещеры или грота со священнослужителем, сидящим у входа. На нем был головной убор, сделанный из шкуры ягуара, и сам он сидел в позиции полулотоса. Изображения ягуара, равно как и различные вещи, связанные с ним, присутствовали в том или ином виде и на других статуях — то ли в виде головных уборов из шкуры ягуара, то ли в виде отдельных изображений этого животного, которые, скорее всего, были призваны играть охранительную функцию. На одном из базальтовых блоков было вырезано даже что-то вроде изображения полуягуара, получеловека, чем-то напоминающее изображение сфинкса.
Другим животным, которое также было широко представлено в ольмекском скульптурном искусстве, была гремучая змея. Одна такая гигантская гремучая змея «обвивалась» вокруг всего «алтаря»: на одном конце базальтового блока была изображена ее голова, на другом — хвост с «погремушкой». То, что гремучая змея играла исключительно важную роль в религии и верованиях майя, не подлежало никакому сомнению. Однако при взгляде на эти ольмекские скульптурные изображения становилось ясно, что культ гремучей змеи возник задолго до наступления «классического периода» в истории майя.
На одном из «алтарей» была также высечена «небесная лента», состоящая из набора отдельных иероглифов и значков, обозначающих различные звезды и планеты, и изображающая в целом либо Млечный Путь, либо эклиптику. При взгляде на эту «небесную ленту» ольмеков также становится ясно, что наблюдение за звездным небом не было впервые введено в обиход майя, но существовало задолго до них, существовало на самой заре мезоамериканской цивилизации. Изображение этой «небесной ленты» свидетельствовало, что ольмеки являлись весьма искусными и наблюдательными астрономами.
Подтверждением этому служила другая статуя, которая была совсем не похожа на все остальные, поскольку изображала обезьяну или, скорее, обезьяну с частичными чертами человека. Эта обезьяна или обезьяночеловек был изображен в весьма неудобной позе: стоящим на обеих ногах и глядящим в точку небесного зенита. О том, что ему было неудобно находиться в таком положении, свидетельствовало то, что он подпирал свой затылок ладонью, поступая точно так же, как и большинство людей, которым пришлось бы в течение длительного времени рассматривать в таком положении звездное небо. Я прозвал это изображение «обезьяной-астрономом». В тот момент я даже не понимал, насколько подходящим является такое обозначение.
Прежде чем окончательно покинуть парк с древними скульптурами, я снова к подошел к группе статуи, а точнее, рельефов, установленных вблизи главного входа. В своей книге «Пророчества майя» я уже упоминал об этих изображениях, выдвинув гипотезу о том, что первое из них символизировало созвездие Ориона, в то время как изображения индейцев-воинов, переносящих детей, скорее всего, являлось «записью в камне» воспоминаний о каких-то грандиозных природных катастрофах прошлого.
