— И что бы он вам сказал? — возразила Валленбург. — Это же только интуиция.
Майло одарил ее отеческой усмешкой.
— Когда неизвестно, кто это сделал, мы хватаемся за все подряд, госпожа адвокат.
— Ну да, конечно! Так бы вы ему и поверили.
— Я собирался сказать Саймону, — сказал Хак. — Если вообще…
— Что «если вообще»? — спросил я.
— Если вообще смог бы рассказать кому-нибудь.
— Если, если… Самое длинное слово в словаре, — заметил Рид.
— Я об этом думал, — возразил Хак. — О том, чтобы сказать Саймону. Но она же его дочка, он ее любит… А я так, посыльный.
— И вы так ничего и не предприняли, — подытожил Рид.
— Нет, я… я позвонил ему, чтобы услышать его голос — может, тот подскажет мне, что делать. Саймон не взял трубку. Я все звонил, звонил, а он не отвечал. Я написал и-мейл. Он не ответил. Я тогда написал и-мейл Надин, и она тоже не ответила. Тут я забеспокоился. А потом стало известно про тех других женщин… Я услышал про них и сказал себе: «Это те самые женщины, к которым ты ходишь».
— И тогда вы сбежали? — уточнил я.
— Я убил человека, я покупаю секс за деньги, был знаком с Селеной. И все остальные — богачи. — Он обернулся к Валленбург: — Вы мне говорили вернуться, а я не послушался.
— Трэвис, это не тема для обс…
Майло встал, подошел к столу, уставился на Хака.
— Это вся история, приятель?
— Да, сэр.
— Бред сивой кобылы.
— Посадите меня обратно в клетку, сэр. Я заслуживаю всего, на что вы меня осудите.
— Ах, вот как?
Валленбург вскочила на ноги, вытянула руку между Хаком и Майло.
— Это не признание!
Майло хмыкнул:
— Селена, шлюхи, целый заговор — и все только затем, чтобы оклеветать тебя… Как удачно!
— Ради всего святого, ну как же вы не видите? — взвилась Валленбург. — Ведь на первый взгляд он идеальный козел отпущения!
— Только на первый взгляд?
— Вдумайтесь в суть: перед вами человек, который ни за что ни про что попал в тюрьму, но не держит зла. Человек, который вел жизнь, абсолютно чуждую насилию. Ради всего святого — ведь он же спас ребенка!
— Да не спасал я ее, Дебора. Я просто взял ее с тротуара и…
— Помолчите, Трэвис! Вы же видели, как Брендин на вас смотрит. Если б не вы, этот ублюдок мог бы вернуться и забить ее насмерть, как забил насмерть ее мать!
— Дебора…
— Ну что «Дебора», Трэвис? Пора вам уже взяться за ум и начать заботиться о себе. Вам хватило глупости сбежать, хватило глупости не вернуться, когда я вам говорила, что надо вернуться. А теперь вы ведете себя как круглый идиот!
— Я…
— Да, Трэвис, жизнь — дерьмо, мы все это поняли. Но в данном конкретном несчастье вы не виновны, и, если будете держаться фактов, полиция вам поверит!
И посмотрела на Майло.
Тот остался нем.
Хак сказал:
— Но ведь я допустил, чтобы все это случилось, Дебора…
— Трэвис, вы были всего лишь посыльным, а не всеобщим сторожевым псом. Если б вы сказали о Симоне что-нибудь плохое, то остались бы без работы, а она по-прежнему спокойно продолжала бы охмурять отца и выполнять свой план.
— О каком плане идет речь? — спросил Рид.
— О плане на сто тридцать три миллиона долларов, — отозвалась Валленбург. — Эта девчонка от своего не отступала. Никогда!
Майло хмыкнул.
— Какие точные цифры!
Валленбург ответила ледяной усмешкой.
Лейтенант продолжил:
— Если это действительно так, мы говорим о долгосрочных, далеко идущих планах. Убивать проституток на протяжении года и трех месяцев, складывать их в болото — и все только затем, чтобы выдать смерть Вандеров за убийство в состоянии аффекта?
— Лейтенант, речь идет о мотивах ценой в сто тридцать три миллиона. Убийство Селены обратило ваше внимание на Вандеров и вывело вас на Трэвиса. Убийство трех женщин позволило выдать это за дело рук маньяка. Хитроумная сучка преподнесла вам Трэвиса на тарелочке! Зная его историю, она понимала, что вы нацепите шоры.
— Бож-же мой! — съязвил Майло. — Ну и в чем же тут соль?
— Сто тридцать три мил-ли-она, лейтенант! Такой горшочек с золотом стоит того, чтобы выстроить планы на год вперед.
— Классная киношка выйдет.
— «Оскар» за лучший документальный фильм, лейтенант.
— И мы должны воспринять все это нутром из-за чувств мистера Хака… Прямо вот тут! — Он потер свой выпяченный живот.
— Нет, потому что это правда, потому что все это логично, и потому что у вас нет ни единого доказательства причастности Трэвиса хоть к одному акту насилия.
Майло, ухмыльнувшись своей волчьей усмешкой, перегнулся через стол так, что его лицо оказалось в нескольких дюймах от лица Хака. Тот нервно облизнул губы.
Валленбург начала:
— И вовсе ни к чему его запу…
— Трэвис, мне понравились твои истории. Расскажи мне еще одну.
— Какую, сэр?
— О той крови, которую мы нашли в сливе раковины у тебя в комнате.
Кадык Хака подпрыгнул у него на шее.
— Я… ну, может быть, я порезался… Я был выбит из равновесия. Голова болела, может быть, я порезался и смыл кровь в раковину.
— Порезы остались? Он оглядел руки Хака.
— Нет, все чисто.
— Ну, посадите меня в клетку, мне все равно, — сказал Трэвис.
— Какая у тебя группа крови, сынок?
— Первая положительная.
— У тебя в сливе нашли четвертую.
Хак побелел.
Майло прихлопнул своей лапищей его руку. Хак вцепился в него, будто ребенок, ищущий защиты.
— Расскажи-ка нам про четвертую группу, сынок.
— Это Саймон, — сказал Хак. — У него редкая кровь. Его все время зовут в доноры.
— Ага, и он поделился своей редкой кровью с твоей раковиной… Расскажи что-нибудь получше, сынок.
Валленбург парировала:
— Если некто расчетливо и продуманно убивал людей, ему не составило бы труда подлить кровь в эту чертову раковину. Симона имела доступ в дом — могу поручиться, что и Уэйр тоже; разумеется, он имел доступ, принимая во внимание его отношения с Симоной, ей достаточно было дать ему этот чертов ключ, и…
Хак, по-прежнему сжимая запястье Майло, протянул свободную руку.
— Посадите меня в клетку!
