Ельцинский режим разрушил Союз, страна попала в тиски глубокого, всестороннего кризиса; в этих условиях очень важно организовать образцово-показательный суд и осудить, по возможности строже, тех, кто вознамерился выступить в защиту Конституции СССР, против тех, кто нарушил Основной закон, развалил государство! Такова была желанная цель российского режима!
Перед началом первого судебного заседания произошел один небольшой казус. Устроители процесса задумали рассадить подсудимых по своему усмотрению. Но получилось так, что последние заняли места как бы произвольно, в зависимости от того, кто первым вошел в зал. Распорядители забеспокоились, предложили рассадить подсудимых в соответствии с планом.
Подсудимые возразили и остались на своих местах.
Когда в зал вошел председательствующий, он обратил внимание, что подсудимые сидят не так, как было задумано, на мгновение заколебался, но решил оставить все как получилось.
Этот момент мне показался примечательным: значит, судье не присуща мелочность. В дальнейшем его поведение подтвердило это.
В зале суда собрались представители общественных организаций, отечественные и зарубежные теле- и радиорепортеры, представители газет и журналов, родственники. Количество пригласительных билетов было строго ограничено, поскольку зал не позволял вместить всех желающих присутствовать на процессе.
В рабочем порядке подсудимые подняли вопрос о том, чтобы для судебного процесса был предоставлен другой зал, побольше, однако по техническим и иным соображениям эта просьба не была удовлетворена.
Итак, подается команда: «Суд идет. Прошу встать!» Зал встает, и входят судьи в мантиях. В зале воцаряется тишина.
Одни с интересом, другие с волнением ожидали начала суда, но все понимали, что он будет идти очень долго, что пройдут месяцы, а может быть, даже годы, пока суд дойдет до финиша, до приговора. И каким он будет, сказать трудно. Многое будет зависеть от участвующих в судебном процессе сторон, а также от того, как будет складываться обстановка в стране, в каком направлении пойдет ее развитие. Это понимали все.
С самого начала суд принял строгую линию ведения процесса, но отнюдь не жесткую. Не проходил мимо отдельных нарушений представителями сторон порядка ведения судебного заседания, в то же время, когда надо, успокаивал участников процесса и даже воспринимал шутку, шумную реакцию зала останавливал достаточно корректно. Не давил на стороны, позволял им проявлять состязательность.
Было видно, что к своим мантиям судьи еще не привыкли, и откровенно рассмеялись, когда адвокат Лившиц, кстати человек не без юмора, обращаясь к ним, сказал: «Импозантные мужчины в великолепнейших мантиях». Вместе с судьями смеялись над этим комплиментом все присутствовавшие в зале, после чего мантии воспринимались как нечто легализованное, по меньшей мере в глазах зала.
После выяснения личностей подсудимых, доклада о явке участников сторон, разъяснений их прав и обязанностей в ходе судебного заседания и некоторых других процессуальных вопросов в зале суда зазвучала специфическая речь — выступления, реплики, заявления представителей сторон, участвующих в процессе.
На всех обрушился поток отводов и ходатайств, заявлений, отдельных реплик, возражений по поводу тех или иных неточностей, допущенных какой-либо стороной, выяснение процедурных вопросов, споры по поводу их значимости и очередности. Адвокаты внимательно следили за этим и, разумеется, не хотели упустить возможность блеснуть своим профессиональным искусством, эрудицией.
В зале постоянно находилось немало юристов, журналистов — специалистов по судебной тематике. Все это держало суд в напряжении, и его можно было понять. Он находился под пристальным вниманием не только тех, кто сидел в зале, но и тех, кто вечерами смотрел телевидение или на следующий день знакомился в газетах с отчетами о ходе процесса. Поэтому необходимость неукоснительного соблюдения уголовно-процессуальных норм заставляла суд в каждом случае обращаться к законодательству, к праворегулирующим нормам судебного процесса. При этом нередко выяснялись или отсутствие норм, соответствующих возникавшим вопросам, или их двусмысленность, что порождало споры и затрудняло разрешение даже небольших проблем.
Выступления, реплики, заявления практически всех адвокатов отличались хорошей аргументацией, завидной логикой, эрудицией. Не было представителей защиты, о которых можно было бы сказать, что это малоопытные адвокаты. Еще один, на мой взгляд, немаловажный момент: речь их была эмоциональной, что, как правило, придавало словам адвокатов большую убедительность и проникновенность.
Государственные обвинители выглядели менее выразительными. Их выступления, заявления были официальными, шаблонными. На аргументацию и логику они обращали меньше внимания. Высказывая какую-нибудь точку зрения, всем своим видом как бы подчеркивали: хотите — принимайте, не хотите — не надо, но будет лучше, если вы согласитесь.
По всему было видно, что они исходили из того, что в правовом отношении обвинение посильнее защиты. Ведь до этого вся наша юридическая, и в частности судебная, практика формировала именно такой подход. Для его преодоления нужны, во-первых, учитывающее новейший опыт юриспруденции законодательство и, во-вторых, соответствующая школа воспитания государственных обвинителей, для коих состязательность, аргументация, логика, основанные на бесспорных доказательствах, должны стать нормой.
Образно говоря, хлеб насущный для государственных обвинителей должен быть таким же тяжелым, как и для других сторон в суде. В деле ГКЧП хлеб для прокуроров оказался очень тяжелым во всех отношениях, однако произошло это во многом по вине их руководства.
Первым ходатайством защиты было заявление об отводе всего состава суда. В обосновании указывалось на зависимость судей от Министерства обороны и, следовательно, от его министра, который проходит в качестве свидетеля по эпизодам, имеющим весьма существенное значение для дела. Являясь военнослужащими, судьи зависели от Министерства обороны в вопросах присвоения воинских званий, материального обеспечения и пр.
«Поскольку народные заседатели, — заявил адвокат Хамзаев, — по своему положению являются подчиненными нынешнего министра обороны России генерала армии Грачева, а тот, в свою очередь, проходит по делу как свидетель, то народные заседатели не могут объективно исследовать показания Грачева, роль которого в событиях 19–21 августа неоднозначна».
Разумеется, решая этот вопрос и учитывая изложенные аргументы, судьи оказались в довольно деликатном положении; суд отказал в удовлетворении ходатайства, сославшись на независимость судей, установленную законом. К вопросу об отводе состава суда полностью или отдельных его членов ни адвокаты, ни подсудимые, ни государственные обвинители в дальнейшем не возвращались.
…Следующим ходатайством было заявление об отводе всех государственных обвинителей. Главный аргумент — подчиненность обвинителей генеральному прокурору России Степанкову, в частности зависимость от него в продвижении по службе, поскольку все кадровые вопросы решаются на его уровне. Нахождение же в штате прокуратуры ставило их в уязвимое положение, и отрицать этого никто не мог.
