«Вы знаете, нас сильно штормит. Не знаю, какой балл — седьмой, восьмой или девятый, но нас качает из стороны в сторону.
…Это ничего, — продолжал он. — Встряска для нашего общества нужна. Мы привнесем кардинальные изменения, определим более точный курс корабля. Море успокоится, и все будет в порядке. Корабль пойдет к цели и обязательно дойдет до нее».
Индийский представитель спросил: «А не слишком ли это дорого обойдется для Советского государства?»
Горбачев сказал: «Вы знаете, за ценой мы не постоим». После этих слов у меня зародилось еще больше сомнений в том, верным ли путем мы идем и знает ли наш капитан, что творит.
Позже Горбачев скажет: «Что только я ни делал, что только я ни предпринимал! Ничего не получается в этой стране! Все проваливается, все оказывается безрезультатным».
В 1987 году показатели по народному хозяйству оказались неплохими, сказывались заделы прошлых лет; основы промышленности, сельского хозяйства не были задеты разрушительными действиями, управленческий механизм все еще работал. Был сделан вывод — можно смелее идти вперед, активнее принимать более радикальные меры.
Тогда казалось, что запас прочности у государства неисчерпаем. Решили одним махом покончить со всей административно-командной системой и начать новую жизнь.
Усилили удары по партии, то есть приступили к реализации горбачевского призыва «бить по штабам». Стало доставаться и местным Советам, громили министерства, другие центральные и местные исполнительные органы, обрушились удары на науку, особенно на ее фундаментальные исследования.
Вскоре взялись за внешнеполитическую деятельность государства, за его историю. Одной из мишеней разрушительных нападок стала армия. В открытую говорили об иждивенчестве военнослужащих, их третировали, били по командному составу, стали доказывать невыгодность для Советского Союза продолжения линии на удержание стратегического паритета, что якобы лишь мешает Западу развивать торгово-экономические отношения с нами, а Советский Союз ввергает в ненужные расходы.
Появились первые пока еще незначительные вспышки межнациональных распрей. Тогда, пожалуй, мало кто подозревал, какую опасность они таят и во что выльются в самом ближайшем будущем.
К тому времени средства массовой информации обрели большую свободу и, преимущественно с подачи Запада, принялись смаковать и утрировать недостатки в нашей жизни. Общество, государство зашатались. Страна продолжала плыть по течению, по воле волн. На смену программной установке появилась другая. Принципиально верная идея перехода к рыночным отношениям в вольной интерпретации, в самых несуразных вариантах стихийно пошла гулять по стране, внося сумятицу и нарушение в установившиеся и работавшие вертикальные и горизонтальные связи, во всю систему сложного управленческого и производственного механизма.
Разрушив механизм, систему, по которым жило народное хозяйство, и не создав ничего взамен, мы сразу же оказались во власти анархии, неконтролируемой ситуации в экономике.
В 1988 году обозначилось, а в 1989 году стало более очевидным сокращение темпов прироста в промышленности и сельском хозяйстве. В 1990–1991 годах он пошел уже с минусом. Упал жизненный уровень. Страна вступила в полосу глубокого и всестороннего кризиса.
До 1985 года я не встречался с Горбачевым, только слышал о нем. В том памятном 1985 году я был среди тех, кто приветствовал его приход к власти. Пост начальника разведки не позволял мне оказывать сколько-нибудь значительного влияния на положение дел в стране, воздействовать на кадровую политику.
Контакты с Горбачевым были спорадическими и всегда по инициативе последнего. Обо мне он узнал, по его же словам, от Андропова. Из нерегулярных разговоров с Горбачевым у меня складывалось мнение о его огромном желании изменить положение дел, перестроить как можно скорее отжившую свой век отечественную модель социалистического общества, взамен административно-командных дать простор демократическим процессам, гласности.
С годами у меня постепенно складывалось впечатление, что он хотел бы остаться на Олимпе и быть вне пределов критики.
Со временем эти первые впечатления во мне перерастали в убежденность. Он мог относительно спокойно среагировать на удары по Союзу, на начавшийся где-нибудь острый международный конфликт, на тяжелую ситуацию в той или иной социалистической стране. Но любые нападки на него, критика в его адрес, да если еще в резких, острых выражениях — простите, это уж слишком! Реакция была мгновенной, острой, с претензиями к товарищам, которые не защищали своего руководителя. В таких случаях обида переполняла его. Тут доставалось и левым и правым. Последним меньше, поэтому они очень долго проявляли сдержанность, позволяя себе критиковать Горбачева больше на закрытых совещаниях, в письменных обращениях лично к нему.
Долгое время Горбачев, казалось, незыблемо стоял на позициях таких ценностей, как Октябрь, социализм, Ленин. Подчеркивал необходимость сохранения и развития Союза, социалистического содружества. Иногда под влиянием его слов становилось как-то неловко оттого, что на этот счет тебя грызли сомнения.
Со временем зафиксировалась еще одна особенность, черта характера Горбачева. Он не останавливался, не задерживался на определенном рубеже, даже им самим совсем недавно определенном. Отсюда одна из причин его непоследовательности. Постоянно отступал, менял взгляды, мнение, отходил от поддержки одних и критики других, переходил из одной крайности в другую, то есть менял стороны местами, что сбивало с толку, создавало почву для спекуляций. Речь вовсе не идет о вопросах незначительных, частных. Нет, менялись позиции по основополагающим проблемам состояния и развития общества. В то же время наши оппоненты проявляли завидную последовательность, настойчивость и в полной мере пользовались нестабильностью в нашей жизни и набирали очки.
Летом 1985 года Горбачев по своей инициативе поднял очень важный вопрос — об ускорении научно-технического прогресса в Советском Союзе. Рассмотрению вопроса придавалось большое значение, на совещании в Кремле были заинтересованные лица.
Помню, я находился в командировке в Афганистане. Меня, как начальника разведки, вызвали для участия в совещании. Обсуждение носило острый характер, проблема была верно схвачена, принято содержательное решение.
Прошло совсем немного времени, и об этом мероприятии напрочь забыли. Ведь никто не ожидал быстрой отдачи, потому что научно-технический прогресс — это не месяцы и даже не годы, а десятилетия работы, точнее, это процесс постоянный.
На мое замечание спустя какое-то время, что следовало бы серьезно и основательно заняться вопросами научно-технического прогресса, Горбачев заметил, что пытался заняться и этим, но ничего не вышло. Было очевидно: кто-то пытается сознательно пустить под откос дело развития научно-технического прогресса в нашей стране: освоение новых технологий, внедрение в производство передовых методов, в том числе в управлении экономикой, использование достижений в области фундаментальных наук, — а они у нас были.
