Лави повезло меньше. Эльф с кислым видом показал мне первый номер. Я похлопал его по плечу — ничего, удача любит смелых — и занял место на скамье, а Лави почти сразу же отправился в центр поля.
В руках эльфа возникла гитара. Признаться, я ожидал более тонкого инструмента. Как минимум, лиру или арфу. Так что Лави удалось меня удивить.
— Посвящается всем светлым, влюбленным в темных, и всем темным, влюбленным в светлых, — Лави проникновенно посмотрел в сторону Ранибетты. Девушка зарделась. Видимо, догадалась, что эльф к ней неровно дышит, и даже слегка прониклась. А я зевнул, прикрывая рот ладонью.
Раздался первый перелив аккордов. А когда Лави запел, я подумал, а не поменять ли свой номер, пока не поздно. Потому что пел эльф так, что даже мое темное сердце замерло, а потом пустилось в пляс.
В любви, как на войне кровавой,
Есть те, кто в битве победил.
А есть, кто был окутан славой,
Да только голову сложил.
И выбор сложным оказался —
Бороться или же упасть.
Я не умел, увы, сражаться,
И в сердце победила страсть.
Что делать мне? Ведь я захвачен
Врагом по имени любовь.
И был мне, видно, предназначен
Удел погибших за нее.
Мой свет с твоею тьмой несхожи,
Ведь тьма не любит ярких дней.
Но нет светлей любимой кожи,
Любимых глаз твоих — темней.
Что делать мне? Ведь я не в силах
Свою любовь убить в бою.
И заплачу за счастье милой,
Коль та захочет, жизнь свою.
Судьба — насмешница, а значит,
Не знать мне счастья — только ты
Мне улыбаешься и ранишь
Кинжалом острым красоты.
Что делать мне? Я погибаю,
Не проклинаю, а клянусь,
Что может стать моим спасеньем
Прикосновенье милых уст.
И если тьма со светом может
Соединиться хоть на миг —
Пусть станет грудь моя как ножны
Для слов признания твоих.
Что делать мне? Любовь не в силах
Забыть, о милости молю.
Уж если смерть — то рядом с милой,
С последним пламенным «люблю».
Я даже расчувствовался. Печальная баллада. А главное — краткая. Ладно, стоит признать, эльф пел так, что заплакали бы даже камни. Вот и Ранибетта вытирала платочком покрасневшие глаза. Это был успех! Если не в соревновании, так в любви точно.
Сам Лави бросил печальный взгляд на возлюбленную, чтобы у той не осталось сомнений, кому адресована песня, и медленно пошел к скамье.
— Ну как? — шепотом спросил он, наблюдая, как на поле выходит стихийник.
— Высший уровень, — без лести ответил я. — Живи ты в темной столице, я бы предложил тебе высокую должность в королевском театре.
— С ума сошел? — фыркнул эльф. — Не стал бы я выступать перед темными. Искусство — это от души, а когда дело касается денег, все волшебство пропадает.
Я задумчиво кивнул. Может, мой ушастый друг и прав. Откуда мне знать? У темного властелина деньги есть всегда. А вот искусства зачастую не хватает.
Стихийник, стоит признать, не удивил. Он демонстрировал свою способность управлять стихиями. Жонглировал ледяными глыбами, заставлял землю дрожать, а ветер играть на струнах арфы. Интересно, но не более того. Боевик Расмес порадовал больше. Друзья по факультету притащили для него одну из ледяных глыб, оставленных Парадием, и Расмес с помощью боевых приемов высек из нее статую девушки. Кажется, даму опознали, потому что послышались смешки. Хорошо хоть, над эльфом не насмехались, а то мой список врагов удлинился бы на треть.
Я ждал проклятийника и некроманта. Они выступали подряд. Когда Берт Лион начал показывать фокусы, у меня чуть челюсть не встретилась с землей. Нашелся фокусник! Нет, совсем не то. Он проигрывал даже боевику. Что ж, одарив Лиона магически, на другие таланты судьба оказалась скупа.
Следующим на поле вышел Ник Роберин. Мы с Лави подались вперед — до этого эльф чувствовал, что выступающие ему не конкуренты, а скорее примеры, позволяющие увидеть его собственную одаренность. Впрочем, некромант удивил. Он, словно из воздуха, достал стул и поставил в центре поля. Играть будет? Или залезет на него, чтобы было лучше видно? Но Роберин просто сел.
— Некромантия — это не магия, — начал он, и я чуть не поперхнулся. — Это настоящее искусство. У каждого из нас есть те, кто ушел за грань, не услышав самого главного. Сейчас я предоставлю вам возможность сказать то, что вы хотели. И, клянусь, вас услышат.
Врет. Это физически невозможно. Во-первых, нас здесь слишком много. Во-вторых, некромантия — сложная штука, она не терпит массовости. Поэтому затея была в корне неудачной.
— Попрошу всех замолчать, — голос Роберина звучал так, словно способен был заморозить. И вдруг повисла тишина. Казалось, можно услышать стук собственного сердца. Почему-то стало не по себе. Ник начал читать заклинание. По коже пробежали мурашки, ощутимо похолодало. Я закрыл глаза — и вдруг явственно увидел бабушку. Странно, учитывая, что даже не помнил ее лица. Оказалось, она была высокой, русоволосой и совсем еще не старой. Синие глаза смотрели ласково. Так в Темном королевстве не глядят.
— Эрин, мальчик мой! — бабушка всплеснула руками. — Какими судьбами?
— Я ненадолго, — поморщился, представляя, что где-то мое тело находится на грани жизни и смерти.
— Понятно, — бабушка улыбнулась. — Я так рада, что именно тебе достался мой дар. Для мужчин он редкость, поэтому не торопись отказываться от ведовства. Тяжело быть темным со светлым сердцем, правда?
— Тяжело, — признал я и запоздало возмутился: — Почему светлым-то? И ты туда же?
— Ни к чему отказываться от того, кто ты есть. Помни об этом. Ты не обязан соответствовать чужим запросам. Просто иди вперед, чтобы найти свою дорогу. Я люблю тебя, Эрин.
Губы бабушки мягко коснулись лба. Я ощутил на глазах влагу — это слезы? Нет, темные не плачут. Наверное, что-то попало в глаз. Или побочный эффект заклинания. Пространство подернулось дымкой, и я снова очутился на скамье рядом с Лави. Эльф рыдал, уткнувшись в мое плечо. Я не стал спрашивать, кого он видел. Некромант прав — у каждого есть человек, с которым жизненно необходимо поговорить, но это уже невозможно.
Раздались скупые аплодисменты. Роберин заставил стул испариться и вернулся на место. Не хотел бы я встретиться с ним в подворотне темной ночью. Опасный тип. Сильный и опасный.
Что-то я начинал нервничать. И собственная затея не казалась такой прекрасной. Что можно противопоставить тем, кто давит на чувства? Правильно, ничего. Но отступать было поздно. Поэтому я дождался своего выхода и шагнул на поле под градом выжидающих взглядов. Постарался абстрагироваться от всего, что произошло за последние минуты. Даже выступления остальных участников остались в памяти смазанным пятном. Достал меч, замер на мгновение. Каблук ударился о землю, высекая искру и издавая звонкий стук. Еще и еще раз. Равномерно, размеренно, чтобы зрители привыкли к ритму танца. Старинному боевому танцу меня обучал дед. Он был менее отстраненным от семьи, чем отец. Наверное, поэтому долго и не прожил. Проще всего держать друзей и близких на расстоянии. Тогда можно не ожидать удара в спину. Увы, я пошел в деда. И не мог воспринимать братьев и сестру как угрозу.
