Джоан думает о том, в каком восторге был сын, когда запечатывал конверт, и в каком расположении духа она его открывала.
Предательство и смятение.
В тот же день, ближе к вечеру, они с Моррисом открывают сундук, оставленный напоследок. Она вынимает вечерний костюм – мужской вечерний костюм, еще в полиэтиленовом пакете, словно его отдавали в чистку и с тех пор не носили.
– Это, наверно, отца, – говорит она. – Смотри, старый вечерний костюм отца.
– Нет, это мой, – отвечает Моррис. Он забирает у нее костюм, отряхивает пакет и перекидывает костюм через обе согнутые руки перед собой. – Это мой старый костюм для парадных выходов. Надо его повесить в шкаф.
– А зачем ты его купил? На свадьбы ходить?
Кое-кто из рабочих Морриса живет намного шикарней своего работодателя, и его часто приглашают на пышные свадьбы.
– Да, и еще на всякие сборища с Матильдой, – отвечает Моррис. – Ужины с танцами, разные торжественные приемы.
– С какой Матильдой? С Матильдой Баттлер?!
– Да, верно. Она не использует фамилию мужа. – Моррис отвечает не совсем на тот вопрос, который задала Джоан. – Строго говоря, как мне кажется, у нее нет на это права.
Джоан снова выслушивает историю, которую, как теперь припоминает, уже слышала, точнее – читала в одном из длинных, словоохотливых писем матери. Матильда Баттлер сбежала, чтобы выйти замуж за своего поклонника. Выражение «сбежала» принадлежит матери, и Моррис подчеркивает это слово, кажется, сам того не замечая, произносит его с нажимом, как почтительный сын, словно может, имеет право говорить на эту тему только словами матери. Матильда сбежала и вышла замуж за своего поклонника с усиками, и выяснилось, что в кои-то веки подозрительность миссис Карбункул, ее нелепые обвинения имели под собой почву. Муж оказался двоеженцем. У него уже была одна жена в Англии, откуда он приехал. Он прожил с Матильдой три или четыре года – и, к счастью, не нажил с нею детей, – когда первая жена, законная, его выследила. Его брак с Матильдой был аннулирован; Матильда вернулась в Логан, в дом матери, и устроилась на работу в суд.
– Как она могла? – восклицает Джоан. – Невероятная глупость.
– Ну… Она была молода, – говорит Моррис с каким-то упрямством или неловкостью в голосе.
– Я не про то. Я про то, что она вернулась.
– Ну, она приехала к матери, – говорит Моррис, явно всерьез. – Я так понимаю, у нее никого больше не было.
Он стоит, возвышаясь над Джоан, с мрачным, несчастным видом: на одном глазу темное стекло, и костюм висит на руках, как труп. Лицо и шея раскраснелись неровно, пятнами. Подбородок слегка дрожит, нижняя губа прикушена. Знает ли Моррис, насколько выдает себя? Когда он снова начинает говорить, голос звучит разумно, увещевающе. Он говорит, что, судя по всему, Матильде теперь все равно, где жить. По ее словам, ее жизнь в каком-то смысле кончена. И вот поэтому ей нужен Моррис. Потому что Матильда вынуждена время от времени посещать официальные мероприятия. Банкеты политических партий. Банкеты по поводу выхода на пенсию. Разные другие торжественные сборища. Это часть ее работы, и не ходить туда ей неудобно. Но ходить одной тоже неудобно – ей нужен спутник. И она не может взять с собой мужчину, который не понимает, как обстоит дело, и может неправильно понять приглашение. Не зная, что жизнь Матильды, или, по крайней мере, определенная часть ее жизни, кончена. Поэтому ей нужен человек, который все это понимает и не нуждается в объяснениях.
– То есть я.
– Но почему она так думает? Она не такая уж старая. Наверняка она еще красива. Ведь она же не виновата. Неужели она его до сих пор любит?
– Я считаю, что не имею права задавать ей вопросы.
– Ох, Моррис! – говорит Джоан нежно и с отчаянием и сама удивляется – так это похоже на интонации матери. – Точно, так и есть. Она его до сих пор любит.
Моррис уходит наверх, в квартиру, – повесить костюм в стенной шкаф до следующего раза, когда Матильде понадобится эскорт.
Той ночью Джоан лежит в постели без сна, глядя, как уличные фонари освещают сквозь молодую листву приземистую квадратную колокольню баптистской церкви. Джоан есть о чем подумать, кроме своего бедственного положения. (О нем она, конечно, тоже думает.) Она представляет себе, как танцуют Моррис и Матильда. В бальном зале «Холидей Инн», или в гольф-клубе, или где там в городке устраивают подобные мероприятия. Они оба в вышедших из моды торжественных нарядах, у Матильды волосы уложены в безукоризненный пышный буффант и закреплены лаком. Лицо Морриса блестит от пота – он очень старается соответствовать партнерше. Но, наверно, это для него не так уж трудно, – скорее всего, Моррис и Матильда прекрасно танцуют вместе. Они так чертовски, идеально подходят друг к другу – каждый со своими недостатками, упрямо сохраненными и чистосердечно принимаемыми. Недостатками, которые можно легко исправить или о которых ничего не стоит забыть. Но они ни за что этого не сделают. Моррис любит Матильду – упорно, неразделенно, пожизненно, – а она любит своего двоеженца и одержима своей ошибкой, своим позором. Они танцуют перед мысленным взором Джоан – безмятежные, нелепые, романтичные. Кто же мог оказаться таким романтиком, как не Моррис, у которого голова полна ипотек и договоров?
Джоан завидует ему. Завидует им обоим.
Она завела привычку убаюкивать себя, вспоминая голос Джона Брольера – торопливый, на пониженных нотах: «Я правда очень хочу вас видеть». Или представляя себе его лицо; она про себя называла это лицо средневековым – бледное, длинное, костлявое, с улыбкой, которую она сбрасывала со счетов как неискреннюю, и трезвыми, сверкающими глазами, которые сбросить со счетов было невозможно. Сегодня ее воображение не сработает – не откроет двери в туманную, нежную страну. Сегодня она не может вообразить себя где бы то ни было – только здесь, на жесткой односпальной кровати в квартире Морриса, в своей настоящей, явной жизни. То, что подходит Матильде и Моррису, никак не подойдет ей. Самоотречение, радость убитых желаний, романтизированная беспомощность. Джоан этим не удовлетворить.
Она это знает. И знает, что ей придется сделать. Она посылает свою мысль в будущее – стыдливо, не признаваясь самой себе, забрасывает мысль в будущее, пытаясь нащупать образ следующего любовника.
Но, оказывается, в этом нет необходимости.
Джоан совершенно забыла, что в маленьких городках почту носят и в субботу тоже. Почтальоны в субботу не отдыхают. Моррис пошел проверить свой ящик; он вручает Джоан конверт. В письме указано место и время. Письмо очень краткое и подписано только инициалами. Это, конечно, разумно. Его краткость, его осторожность не слишком нравятся Джоан, но она испытывает такое облегчение, такое преображение, что не зацикливается на этом.
Она рассказывает Моррису легенду, которой собиралась воспользоваться с самого начала, если бы письмо пришло раньше. Ее позвала в гости университетская подруга, узнавшая, что она здесь. Пока Джоан моет голову и укладывает вещи, Моррис ведет ее машину на дешевую заправку к северу от города и заливает полный бак бензина.
