В то время как мужья вели этот игривый разговор, Майя и Джорджия сидели и чинно улыбались друг другу.)
Каштановые кудри Рэймонда превратились в серебристый пух, а лицо избороздили морщины. Но никаких ужасных перемен с ним не произошло – ни мешков под глазами, ни брылей, ни алкогольного румянца, ни сардонически, пораженчески обвисших углов рта. Он по-прежнему строен и прям, с четкой линией плеч, свежепахнущ, незапятнан, одет уместно и дорого. Из него выйдет хрупкий, элегантный старик с любезной мальчишеской улыбкой. Они оба вроде как лоснятся, однажды мрачно заметила Майя. Она говорила про Рэймонда и Бена. «Может, их нужно отмочить в уксусе».
Комната изменилась сильнее, чем Рэймонд. Вместо Майиного дивана с гобеленовой обивкой появился кожаный цвета слоновой кости. И конечно, все барахло, словно перенесенное из опиумного притона, – подушки Майи, пампасная трава, шикарный разноцветный слон, расшитый крохотными зеркальцами, – все исчезло. Комната отделана в оттенках беж и слоновой кости, такая же гладкая и удобная, как новая блондинистая жена, что сидит сейчас на подлокотнике кресла Рэймонда и манипулирует его рукой, обнимая себя ею и в конце концов кладя себе на бедро. На ней гладкие белые брюки, белый свитер с кремовой аппликацией и золотые украшения. Рэймонд пару раз сердечно и вызывающе похлопывает ее по бедру.
– Ты вроде бы куда-то собиралась? Наверно, по магазинам?
– Поняла, – отвечает жена. – Хотите поболтать о былом.
Она улыбается Джорджии:
– Все в порядке. Мне и правда нужно по магазинам.
Когда она уходит, Рэймонд наливает себе и Джорджии.
– Анна страшно боится, когда я пью. Она не ставит соли на стол. Она выбросила все занавески, чтобы вывести запах Майиных сигарет. Я знаю, что ты подумала: «Рэймонд завел себе роскошную блондинку». Но Анна – очень серьезная девушка. Надежная девушка. Я ее испробовал у себя в конторе задолго до того, как Майя умерла. Испробовал в смысле работы! Я совсем не то имел в виду! И кстати, она вовсе не так молода, как кажется. Ей тридцать шесть лет.
А выглядит на сорок, подумала Джорджия. Ей уже надоело в гостях, но теперь она обязана рассказать о себе. Нет, она не вышла замуж. Да, она работает. Она живет с другом, и они совместно владеют фермой и издательством. Перебиваются кое-как. Особо не роскошествуют. Интересное занятие. Да, друг – мужчина.
– Я как-то совсем потерял из виду Бена, – говорит Рэймонд. – Последнее, что я слышал, – он жил на лодке.
– Они с женой каждое лето ходят вдоль Западного побережья, – отвечает Джорджия. – А зиму проводят на Гавайях. С флота можно уволиться раньше срока.
– Восхитительно, – отзывается Рэймонд.
Его вид наводит Джорджию на мысль, что она понятия не имеет, как сейчас выглядит Бен. Может, он поседел, отрастил животик? С ней произошло и то и другое: она превратилась в плотную женщину со здоровым цветом лица (оливкового оттенка) и гривой белых волос и носит теперь свободную одежду ярких цветов. Думая про Бена, она видит его все тем же красивым флотским офицером, как с картинки, – старательным, серьезным, скромным. Он выглядел как человек, который храбро, с нетерпением ожидает приказа. У ее сыновей наверняка есть фото отца – они встречаются с ним, отдыхают у него на яхте. Может быть, они убирают его фотографии, когда она приезжает в гости. Может быть, хотят защитить его изображения от той, что ранила его.
По дороге к дому Майи – дому Рэймонда – Джорджия прошла мимо другого дома, который могла бы легко обойти, в Оук-Бэй. Если честно, она даже сделала крюк, чтобы его увидеть.
Это был все тот же дом, о котором они с Беном когда-то прочитали в городской газете «Колонист», в разделе недвижимости. Просторное бунгало под сенью живописных дубов. Земляничное дерево, кизил, подоконные скамьи в эркерах, камин, переплетчатые окна ромбиками, атмосфера. Джорджия стояла у ворот, и ей было больно, как и следовало ожидать. Здесь Бен подстригал траву, здесь дети прокладывали тропинки и устраивали тайники в кустах, здесь в саду было кладбище для птиц и змей, убитых черным котом по кличке Домино. Джорджия могла подробно описать интерьер дома – дубовые полы, что они с Беном трудолюбиво шкурили, стены, что они красили, комнату, где Джорджия лежала одурманенная и страдающая после удаления зубов мудрости. Бен тогда читал ей вслух из «Дублинцев». Она не помнила названия рассказа. Про застенчивого, поэтичного юношу, у которого была хорошенькая, но вредная жена. Бедняга он, сказал Бен, закончив чтение.
Бен любил литературу – неожиданная черта для любителя спорта, бывшего школьного заводилы.
Ей бы держаться подальше от этого района. Здесь, где бы она ни шла – под каштанами с плоскими золотыми листьями, под краснорукими земляничными деревьями, под высокими орегонскими дубами, напоминающими о волшебных сказках, европейских лесах, дровосеках и ведьмах, – везде ее собственные шаги звучали с упреком, выговаривая: «за-шшто? за-шшто? за-шшто?» Она ожидала этого упрека и даже стремилась к нему, и в этом стремлении было что-то дешевое. Дешевое и бессмысленное. Джорджия об этом знала. Но глупые упреки все звучали: «за-шшто? за-шшто? за-шшто? на-прас-но… на-прас-но… на-прас-но…»
Рэймонд хочет показать Джорджии сад, который, по его словам, был создан для Майи в последние месяцы ее жизни. Она сама разработала чертежи; и потом, лежа на гобеленовом диване (Рэймонд говорит, что она дважды подожгла диван, заснув на нем с сигаретой), смотрела, как ее замысел обретает плоть.
Джорджия видит пруд, обложенный камнем, с островком посередине. На островке вздымается злобная звериная голова (горный козел?), извергающая воду. Вокруг пруда – джунгли из крупноцветных хризантем, розовых и фиолетовых космей, карликовых сосен, кипарисов и каких-то маленьких деревьев с блестящими красными листьями. Присмотревшись, Джорджия замечает на острове еще замшелые каменные стены – развалины миниатюрной башни.
– Майя наняла молодого парня, садовника, – рассказывает Рэймонд. – А сама лежала и смотрела, как он работает. Работа шла все лето. А Майя только лежала целыми днями и смотрела, как он делает ее сад. Потом он заходил в дом, они пили чай и разговаривали про сад. Понимаешь, она не просто нарисовала чертежи. Она создала весь сад у себя в воображении. Она рассказывала этому парню, что придумала, и он воплощал ее мысли. Я что хочу сказать, для них это был не просто сад. Пруд был озером в этой стране, которая у них как-то называлась, а вокруг озера были леса и земли, где жили разные племена и союзы племен. Ты понимаешь?
– Да, – говорит Джорджия.
– У Майи было потрясающее воображение. Она могла бы писать фантастику или фэнтези. Что угодно. У нее были явные творческие способности. Но никак не выходило их к чему-то серьезно приложить. Этот козел был одним из богов той страны, и остров был его священным местом, где когда-то стоял храм. Видишь, руины. Они разработали всю эту религию до мелочей. Да, и литературу тоже, поэзию, легенды, историю – все. Песню, которую пела королева. Конечно, предполагалось, что это перевод с того языка. Они и его частично разработали. В этих развалинах сидела взаперти королева. В храме. Не помню почему. Наверно, ее собирались принести в жертву. Вырвать ей сердце или что-то еще такое, кровожадное. Все было очень сложно и драматично. Но представь себе, сколько труда на это пошло. Творчества. Этот молодой садовник по профессии был художником. Насколько я помню, он считал себя художником. Я даже не знаю, как она его нашла. Она знала кучу народу. Надо думать, он так зарабатывал себе на жизнь. И он отлично справился. Проложил трубы, все такое. Он приходил каждый день. Каждый день, закончив работу, приходил и пил чай с Майей. Ну, я бы сказал, не только чай. Насколько мне известно, чаем дело не ограничивалось. Он кое-что приносил с собой, они это курили. Я говорил Майе, что все их сочинения следовало бы записать.
