Она сдержала слово. Писем от нее больше не было. Она прислала из Турции красивую полосатую ткань, большой кусок, которого хватило бы на скатерть. Джорджия сложила ее и убрала подальше. Через несколько месяцев, уезжая из дома, она оставила ткань в шкафу – пусть Бен ее найдет.
– Я счастлив, – говорит Рэймонд Джорджии. – Очень счастлив – а все потому, что меня устраивает обычная спокойная жизнь обычного среднего человека. Я не ищу каких-то глобальных откровений, масштабных драм, мессий противоположного пола. Я не иду по жизни, выискивая, как бы подбавить в нее перчику. Я могу тебе сказать откровенно: я думаю, Майя ошибалась. Я не отрицаю, что она была очень талантливая, умная, творческая и все такое, но она что-то искала – может, что-то такое, чего вовсе и не бывает. И презирала многое из того, что было у нее под рукой. Она отвергала блага, которые были ей доступны. Например, когда мы ездили в отпуск, она не хотела останавливаться в хорошем отеле. Нет. Ей нужно было обязательно отправиться в поход верхом на несчастных, забитых осликах и пить кислое молоко на завтрак. Наверно, я говорю как обыватель. Ну что ж, наверно, я и есть обыватель. Ты знаешь, у Майи было прекрасное столовое серебро. Великолепное. Передавалось по наследству из поколения в поколение. А ей было лень его чистить или сказать уборщице, чтобы почистила. Она завернула его в пакет и убрала куда-то. Убрала – такая жалость. Как ты думаешь, кем она себя воображала? Чем-то вроде хиппи? Вольного духа? Она даже не понимала, что ее свободный полет невозможен без денег. Я тебе говорю, в этом доме перебывало много вольных духов, которые не набивались бы Майе в друзья, будь она бедной.
– Я сделал все, что мог, – говорит Рэймонд. – Я хотя бы не свалил и не бросил ее, в отличие от ее принца из страны Фантазии.
Разрыв с Майей принес Джорджии мстительное удовольствие. Джорджии самой приятно, как она хорошо держалась. Глуха к мольбам. Она была удивлена, что способна на такое самообладание, такое бескомпромиссное наказание. Она наказала Майю. Через нее она наказала Майлза, как могла. Она знала, что теперь делать: надо ободрать себя как следует, очиститься от привязанности ко всем дарам этих двух бледных фокусников. Майлз и Майя. Оба – ускользающие, переливчатые: лгуны, соблазнители, мошенники. Следовало ожидать, что после такого бичевания она спрячется обратно в панцирь своего брака, запрет двери и будет, как никогда, ценить то, что имеет.
Но вышло не так. Она порвала с Беном. Не прошло и года, как ее и след простыл. Порвала она с ним трагично и жестоко. Она рассказала ему о Майлзе, хотя и пощадила собственную гордость, опустив историю с Майей. Она не старалась – и даже не хотела – избежать жестокости. Той ночью, когда она ждала звонка Майи, ею овладел какой-то злобный дух брожения. Она увидела, что окружена ложью и сама живет ложью. Раз она так легко изменила – значит ее брак был ложью. Раз она так быстро и так далеко вышла за его пределы – он был ложью. Теперь она страшилась такой жизни, какую вела Майя. Не меньше она страшилась той жизни, которую ранее вела сама. Она не могла не разрушать. В ней нарастала такая холодная энергия, что она должна была разрушить свой собственный дом.
Вместе с Беном, когда они оба были еще так молоды, она вошла в мир церемоний, безопасности, жестов, сокровенности. Ласковой видимости. Более чем видимости. Ласковой хитрости. (Уходя от мужа, Джорджия думала, что хитрость ей больше никогда не понадобится.) Она бывала счастлива в этой жизни – время от времени. Она бывала мрачна, беспокойна, растерянна, счастлива. Но она упорно и мстительно отрицала это. Нет, никогда. Я никогда не была счастлива, говорила она.
Люди всегда так говорят.
Люди совершают грандиозные перевороты, но совсем не те, которые предполагают совершить.
Все равно Джорджия знает, что ее раскаяние из-за того, как она когда-то перевернула свою жизнь, – нечестное. Искреннее, но нечестное. Слушая Рэймонда, она сознает: то, что она совершила тогда, ей пришлось бы совершить снова. Ей пришлось бы проделать все это снова, если уж она была такой, какой была.
Рэймонд не хочет отпускать Джорджию. Не хочет с ней расставаться. Он предлагает подвезти ее в центр города. Когда она уедет, он не сможет больше говорить про Майю. Наверняка Анна заявила, что ни слова больше не желает слышать о Майе.
– Спасибо тебе, что приехала, – говорит он в дверях. – Ты уверена, что тебя не надо подвезти? А на ужин точно не хочешь остаться?
Джорджия снова напоминает ему про автобус и последний паром. Нет-нет, говорит она, я в самом деле хочу пройтись. Тут всего мили две. День, клонящийся к вечеру, так чудесен. Виктория так чудесна. Я и забыла, до какой степени.
– Спасибо, что приехала, – еще раз говорит Рэймонд.
– Тебе спасибо за напитки. И вообще спасибо. Мне кажется, никто из нас не верит, что когда-нибудь умрет.
– Ну-ну, не надо так, – произносит Рэймонд.
– Да нет. Я хочу сказать – мы никогда не ведем себя так, как если бы верили, что умрем.
Рэймонд улыбается все шире и кладет руку ей на плечо:
– А как же нам нужно себя вести?
– Иначе, – говорит Джорджия. Она напирает на это слово, сознательно оглупляя его – нарочно показывая, что этот ответ настолько убог, что его можно дать только в шутку.
Рэймонд обнимает ее, потом втягивает в длинный холодный поцелуй. Он присасывается к ней с аппетитом, весьма прискорбным, но неубедительным. Пародия на страсть, смысла которой никто из них двоих, конечно, не попытается постигнуть.
Джорджия не думает об этом, идя назад в город по улицам, полным осенних красок, осенних запахов, осенней тишины. Мимо Кловер-пойнта, мимо утесов, поросших дроком, мимо гор на той стороне залива. Горы Олимпийского полуострова, скомпонованные, как явный сценический задник, аппликация из радужной папиросной бумаги. Джорджия не думает ни о Рэймонде, ни о Майлзе, ни о Майе, ни даже о Бене.
Она вспоминает, как сидела в магазине по вечерам. Свет уличных фонарей, сложные отражения в витринах. Случайная ясность.
Пора париков
Когда мать Аниты умирала в городской больнице Уэлли, Анита вернулась домой, чтобы за ней ухаживать, хотя уже не работала медсестрой. Однажды в коридоре больницы ее остановила невысокая широкоплечая широкобедрая женщина со стрижеными седеющими каштановыми волосами.
– Анита, я слышала, что ты вернулась, – сказала женщина и засмеялась, напористо и в то же время смущенно. – Чего ты глазами хлопаешь!
Это была Марго. Анита не видалась с ней уже лет тридцать.
– Я хочу, чтобы ты нас навестила, – сказала Марго. – Устрой себе перерыв. Приезжай поскорее.
Анита взяла день отдыха и поехала к Марго. Марго с мужем построили новый дом на берегу залива – на месте, где раньше ничего не было, кроме чахлых кустов и детских тайных троп. Длинный, низкий, из серого кирпича. Но при этом достаточно высокий, подумала Анита, чтобы уязвить жителей противоположной стороны улицы – владельцев красивых столетних домов с дорогими видами из окон.