— Если хоть одна заболеет — убью! — Вемунд показал полумертвому от страха деду кулак и последовал за конунгом.
Внутри оказалось темно, на уходящих в высоту стенах тускло чадили редкие факелы. Пол, выложенный черными и белыми плитками, блестел, точно лед. Шаги звонко разносились по его поверхности.
Но стоило Ивару, идущему последним, войти внутрь, как двери с грохотом захлопнулись за его спиной. Факелы погасли, погрузив все в полную темноту, и тут же яркий свет резанул по глазам. Боль была такой, что молодой викинг с трудом удержался от ругани. Ивар услышал, как рядом вскрикнул кто-то из товарищей.
Под веками плавали желтые и оранжевые пятна, а рука уже тащила из ножен клинок — отомстить, наказать того, кто посмел так жестоко подшутить над воинами конунга Хаука…
Ивар сам испугался собственного кровожадного желания, поспешно отпустил рукоять меча. Ушей коснулась приятная далекая музыка, негромкий смех, и он осторожно открыл глаза.
Огромный зал, в котором уместился бы весь Камелот, был ярко освещен. Сотни светильников озаряли трон, выточенный, по-видимому, из комля гигантского дерева. Во все стороны расползались похожие на серебристые щупальца корни, а толщины ствола хватило, чтобы вырезать на спиле два удобных сиденья.
Оба были заняты.
Голос, прозвучавший под сводами исполинского зала подобно грому, заставил викингов вздрогнуть:
— Склонитесь перед Обероном и Титанией, владыками Страны Чар! — прогремело в вышине, и тяжкий удар сотряс пол.
Хаук медленно согнул шею, вслед за ним почтительно, но без подобострастия поклонились другие викинги.
— Подойдите ближе, воины из мира людей, сумевшие добраться так далеко, — проговорил некто привыкший повелевать. В каждом слове его звучала Сила, мощь вольного вихря, способного с корнем выдирать столетние дубы, с легкостью рушить людские поселения, топить на море корабли.
Сам не осознавая того, что делает, Ивар шагнул вперед. Взгляд его не отрывался от застывшего на троне мужчины с резкими чертами лица. В роскошных одеждах под цвет небесного свода он казался статуей, выточенной из красного дерева. Черные, как ночное небо, волосы непокорно торчали, создавая на голове правителя нечто вроде короны.
— Мы приветствуем смельчаков, не побоявшихся дальнего пути. — Во втором голосе, женском, тоже звучала Сила, но иная. Мягкая, журчащая, как вода, которая дарит жизнь всему, но которая способна эту жизнь и отнять.
Этот голос заставил Ивара прийти в себя. Он обнаружил, что шагает к трону словно зачарованный, и в испуге скосил глаза на соратников. Те также недоуменно оглядывались, на лице Арнвида застыл стыд.
— Не стоит переживать, почтенный друид, — усмехнулась сидящая на троне женщина — словно ручеек запрыгал по камням. Глаза ее светились зеленью глубокого моря, а волосы струились до земли тяжелыми темными волнами. — Нашей силе не сможет противостоять ни один человек…
— Это мы еще посмотрим, — жестко бросил Хаук.
— Ты смел, человек с севера, — вновь улыбнулся Оберон. — Подойдите ближе. Не кричать же нам с вами через весь зал?
Пока они шли, Ивар разглядывал толпу, клубящуюся вокруг трона. Кого тут только не было: создания настолько прекрасные, что от одного вида их захватывало дух, соседствовали с существами, способными привидеться лишь в ночном кошмаре. Были похожие на людей, но отличающиеся от них маленькой деталью — хвостом, заостренными ушами или заросшим шерстью лицом. Стремительными молниями носились крошечные человечки, снабженные крыльями, похожими на стрекозиные.
Все это сборище гудело, шуршало и переговаривалось, откровенно глазея на чужаков.
А справа от Оберона, на месте советника, стоял, невозмутимо щуря темные глаза, не кто иной, как Мерлин. Лицо его было непроницаемым, но руки, сошедшиеся на толстом дубовом посохе, чуть заметно подрагивали.
— И этот здесь, — пробормотал Арнвид едва слышно, — значит, легкой жизни не жди.
— А ты ее ждал? — поинтересовался Нерейд с улыбкой. — Тогда надо было дома оставаться, возле теплой печки!
— Достаточно, доблестные воины. — Могучий голос Оберона легко перекрыл весь шум, и викинги послушно остановились. — Поведайте, зачем проделали вы столь опасный путь, с какой целью прибыли к моему двору?
— Конунг Фэйрилэнда! — Слова Хаука звучали чужеродно и слабо в этом огромном зале, где все было сделано не людьми и не для людей. — Мы прибыли к тебе, связанные обетом доставить в Камелот волшебный котел Ундри, украшенный изумрудами и еще какой-то ерундой. Впрочем, украшения нам не нужны. Только сам котел.
На прекрасном лице Титании появилась изумленная улыбка. Оберон молчал, но в глазах его, которые поминутно меняли цвет, становясь то белыми, то серыми, то синими, словно море, блистало грозное веселье.
— Ундри? — сказал он наконец и махнул рукой. Под сводами грохнуло, и точно упала невидимая завеса: в воздухе повис, рассыпая искры, большой, шириной с добрую бочку, котел. На боках его золотилась гравировка, и зелеными глазами подмигивали изумруды, самый крупный из которых был величиной с кулак. — Вы хотите забрать его?
— Да, конунг, — подтвердил Хаук. — С твоего позволения…
— Вы знаете, что люди лишались здесь жизни за меньшее? — спросила Титания.
— Нет, — честно ответил Хаук. — Но если вы вздумаете лишить жизни нас, то это вам дорого обойдется. — Он паскуднейшим образом ухмыльнулся и демонстративно взялся за меч.
— Я вижу. — Оберон покачал головой. — Но вы просите очень многого. Мы должны посоветоваться.
И владыка Страны Чар склонил голову к стоящему неподвижно Мерлину. Тот сразу ожил, принялся что-то шептать, размахивая длинными, похожими на сучья руками.
Кари неожиданно вздохнул, повернулся к Хауку:
— Конунг, вон видишь того, в шляпе? — И огромная ручища поднялась, указывая на невысокого толстого фэйри, чье лицо украшал огромный синяк, а глаза злобно блестели. — Это тот самый, которого я в замке Эбраук об стены поколотил.
— Судя по довольной роже, успел наябедничать, — хмыкнул Нерейд.
Оберон продолжал совещаться с Мерлином, а Ивар от нечего делать все разглядывал королевскую свиту. Вьющийся вокруг трона маленький летун показался ему неожиданно знакомым, а ехидный смешок, вырвавшийся из маленького рта, заставил молодого викинга вздрогнуть.
Точно такой же он слышал в Камелоте, на пиру у короля Артура. Из глухой стены.
Соглядатай! Глаза и уши Оберона в мире людей.
И тут же Ивар вздрогнул вторично, столкнувшись с открытым, чистым, полным искренней ненависти взглядом. Высокая, статная женщина, чем-то похожая на Эттарду, смотрела на викингов так, словно они изнасиловали ее малолетнюю дочь, а единственного сына убили, после чего поджарили на костре и съели…
Стоять под прицелом темных, точно озерные глубины, глаз было неуютно. По коже бежала дрожь, похожая на ту, что бывает, когда входишь в очень холодную воду. А на поясе женщины, чужеродный, словно снежный сугроб посреди цветущего луга, висел длинный меч в простых кожаных ножнах. На рукояти матово блестел выпуклый прозрачный камень, похожий на застывшую слезу.
