Анна на миг растянула красивый чувственный рот в улыбке, кивнула головой, грациозно вытащила себя из кресла, глянула на Наташу лениво-удивленно — чего, мол, расселась тут? Вставай, веди меня к себе в кабинет, устраивай и располагай с комфортом, раз начальник велел.
— Идемте, Анна, — тоже поднялась со своего стула Наташа и быстро направилась к двери, пытаясь запихнуть в себя поглубже рвущуюся наружу досаду. Тем более тут же обнаружилось еще одно неприятное обстоятельство — девица оказалась выше на целую голову. Наверное, этот старый идиот сейчас им в спины смотрит, провожает глазами. Сравнивает, конечно же. Оно, это старческое слюнявое сравнение, ей, по большому счету, фиолетово, но все же… Все же неприятно. Неприятно, черт возьми!
В приемной Алла Валерьяновна подняла от компьютера свои полные любопытства глаза, жадно поймала Наташин взгляд, дернула вверх подбородком: ну, что, мол, как все прошло? И тут же произнесла сухим и деловым, но явно заговорщицким голосом:
— Наташа, задержитесь на минутку! Я должна вам один документ передать!
— Потом, Алла Валерьяновна, потом! — пришлось отмахнуться от этого неуемного секретарского любопытства. Ничего, переживет. Пусть себе другого поставщика эмоциональной информации на сегодня подыщет.
В кабинете Наташа молча подошла к окну, распахнула створки, жадно вдохнула порцию утреннего, еще не насыщенного жарой ветра. Влетевшие вместе с ветром тополиные пушинки заплясали, заметались перед глазами, а потом вспорхнули к потолку, осваиваясь в новом пространстве.
— Вам нравится июньский тополиный пух, Наташа? Я правильно поняла? Всем остальным не нравится, а вам нравится?
Ого! А голос у девушки Анны какой… значительный. Немного низковат, но ей идет. И про пух спросила как-то по-особенному, словно пригласила поделиться сокровенной тайной. Нет, не проста ты, девушка Анна, не проста. Только что же мы с тобой тут вместе, в одном пространстве, будем делать?
— Вы знаете, Наташа, я тоже, кстати, не люблю навязанного общества. И тоже предпочитаю одиночество. Так что не стесняйтесь состояния вашего неуюта по отношению ко мне. Я понимаю.
Так. Это уже совсем интересно. Стало быть, девушка Анна умеет чужие мысли читать? Вон, про «неуют» прямо в точку попала. Не в бровь, а в глаз. Действительно, ее лихорадит слегка. И лихорадит вовсе не от потери территориального кабинетного комфорта, а от самой Анны. Никак не отпускает поселившееся внутри странное напряжение, будто идут от этой красивой девушки в ее сторону гипнотические тревожные флюиды, непонятные и пугающие. И потому, когда в раскрытую дверь просунулась Танькина наигранно разухабистая мордашка, Наташа рванула ей навстречу, будто родную маму после разлуки увидела.
— Тань, заходи! Чего ты за дверью жмешься? Познакомься, это Анна, ее приняли вторым помощником директора.
— Здрассьти… — смешно поджав губки, быстро присела Танька, изобразив что-то вроде книксена. — Добро пожаловать, значица, в наш прибабахнутый серпентарий! — И тут же снова обернулась к Наташе: — Петрова, ты чё такая бледная? Рожу попудрить с утра забыла? Пойдем покурим! Давай-давай, шевели помидорами! — и, снова обращаясь к Анне, торопливо пояснила: — Я уведу Наталью на пять минут, хорошо? А то Ленка, наша вреднопривычная подельница, уже в курилке ждет!
Анна на Танькино приветствие ответила лишь едва заметным кивком головы и усмехнулась слегка, окинув ее быстрым взглядом. Будто сфотографировала походя, как местную никчемную достопримечательность. И впрямь, Танька со своим дурным сленгом ну очень смешно выглядела! Не вязались с ее интеллигентной внешностью девочки из хорошей семьи все эти нарочито-хамские «рожи» и «помидоры». И Анна наверняка это заметила. Хотя какая, собственно, разница, что там Анна о Таньке подумает? Почему Наташа этим обстоятельством должна быть обеспокоена? Да пусть хоть что думает, ей все равно…
— Ну и как вам эта новенькая? — полюбопытствовала Лена, красиво держа прикуренную сигарету у щеки. — Какая она из себя? Я еще не видела…
— Да так себе… — быстро пожала плечиком Танька, — обыкновенная фуфлометчица.
— Почему — фуфлометчица? Она очень красивая девушка! — заступилась за Анну Наташа, поймав себя на некоторой даже горячности. — Тебя, Танька, послушать, так все кругом хуже тебя, одна ты красавица. Я понимаю, что все женщины с модельной внешностью для тебя уже по определению фуфлометчицы, но нельзя же быть такой откровенно необъективной!
— Я? Это я — необъективная?! Да что ты в ней красивого-то нашла, в этой новенькой? Длинная, худая, черная, как ворона!
— Ну да. Маленькой, пухленькой и розовой быть куда как приятнее. Я понимаю, — хохотнула Лена, коротко переглянувшись с Наташей. И тут же приобняла Таньку за плечо, проговорив примирительно: — Не обижайся, ты чего? Ты у нас тоже красавица, только нестандартная! А мужики нестандартных больше любят!
— Нет, девочки, эта Анна и впрямь красивая… Тут уж не прибавишь, не убавишь, — задумчиво протянула Наташа, стряхивая с сигареты пепел, — одни глаза чего стоят! Ярко-зеленые. И волосы иссиня-черные… Очень редкое сочетание признаков женской привлекательности! Зелень и чернота. Как изумруд в старинном серебре.
— Да уж, редкое! — презрительно фыркнула Танька. — Да ты оглянись на улице, посмотри повнимательнее! Куда ни плюнешь, в это редкое сочетание и попадешь! На башке краска, в глазах разноцветные линзы-стекляшки. Вот тебе и все отличительные признаки!
— Нет, Танька. У Анны все свое, природное, это же сразу видно. Она и впрямь очень красивая…
— Ну, я не знаю! Если она и красивая, как ты говоришь, то как-то… неправильно, что ли… Неестественно как-то. Будто она только-только с картины сошла. Причем пьяной рукой художника нарисованной. Такую красоту можно только в голове и нафантазировать.
— …Ага! Или в книжке описать, например! — вдруг с интересом поддержала Таньку Лена. — Ты знаешь, Натаха, если бы я была писательница, то я бы именно так образ героини нарисовала — черные волосы, зеленые глаза! А что, сразу вон какая замануха получается! Про такую героиню и читать уже интереснее!
Наташа вздрогнула и уставилась на Лену в недоумении. На секунду всего. Но этой секунды хватило, чтобы вошедшая в легкие порция табачного дыма вдруг ударила в горло, в глаза, в нос, и вот уже весь организм зашелся в тяжелом надсадном кашле, а рука сама собой отбросила недокуренную сигарету на пол. Сквозь набежавшие на глаза слезы плыли удивленные лица девчонок, и кто-то из них усердно колотил ее ладошкой по спине и наклонялся к лицу, но ничего не помогало. Тело сотрясалось в новых и новых спазмах, будто хотело вытолкнуть из головы забавную фантазийную мысль-догадку. Конечно же, до ужаса забавную! О боже, как это ей самой в голову не пришло?!
— Натаха, ты чё? Ты не пугай нас, дыши глубже! Во зашлась… — услышала она наконец тревожный Танькин голосок. — Натах, да ты у нас нисколько этой чувырлы не хуже! Тоже, нашла из-за кого давиться! Из-за фуфлометчицы! Не переживай!
— Я… Я не переживаю… С чего ты взяла? — пытаясь отдышаться и вяло улыбаясь, махнула рукой Наташа. — Просто я подумала… Просто…
