От сарая уже спешила к мангалу Антонина Владимировна, неся в руке старые, но очень удобные шампуры.
— Девчонки, работать! — весело принял шампуры в руки Саша. — Все дружно нанизываем мясо, и про лук, про лук не забывайте! Катька, не отлынивай, чего ты рожицу сморщила? В чем дело, девчонки?
— Но там же уксус…
Анна медленным плавным жестом потянула к нему руки тыльной стороной ладоней вниз, будто демонстрируя их нежную ухоженность, потом замолчала многозначительно, продолжая держать подрагивающие ладони на весу. Наташа недобро усмехнулась: английская леди, блин!
— А хочешь, я тебе резиновые перчатки принесу? Или у тебя топлес для рук тоже программой предусмотрен?
Слишком уж резко у нее это прозвучало, будто подошла и плюнула скопившимся раздражением. Анна повернула к ней голову, медленно, с достоинством, и впрямь ни дать ни взять оскорбленная чужим хамством леди. Саша тоже глянул недовольно и, чуть поморщившись и намереваясь, видимо, сгладить это непредвиденное женино хамство, произнес миролюбиво:
— Ладно, гостям на сегодня все капризы прощаются. Так и быть. Но только на сегодня! В следующие выходные, Анна, когда мы снова будем жарить шашлыки…
— Что?! — непроизвольно вырвалось у Наташи. — Не поняла, что в следующие выходные?
— Так шашлыки жарить… — повернулся к ней Саша, и улыбнулся, и поднял наивно брови, демонстрируя крайнее удивление ее непониманием. — Я пригласил девчонок сюда на следующие выходные…
— А-а-а… — взяв себя в руки, как можно равнодушнее произнесла Наташа и тут же, будто бы озаботившись хлебосольством, быстро проговорила: — Слушай, надо же вино принести! Пойдем, поможешь мне, оно в погребе на холоде стоит…
— В каком погребе? — снова моргнул он удивленно.
— В таком! Пойдем, мне одной все не поднять! Ну?
Пожав плечами, он последовал за ней к дому, а догнав уже на крылечке, спросил насмешливо:
— Натусь, ты чего? Про погреб какой-то выдумала… Первый раз слышу, чтоб у нас на даче был погреб!
— Не у нас, а у меня, понял? — развернувшись резко, как фурия, предъявила она ему свое разъяренное лицо. — Это, между прочим, моя дача! И нечего сюда тащить всяких… Всяких…
— Это я тащу? Кого это я притащил, интересно? — растерянно проговорил он.
— Ну, не ты… Просто я хочу тебе сказать, что все, что здесь происходит, мне очень не нравится!
— А что здесь происходит, извини?
— Ничего! В общем, чтоб этой… этой Анны я здесь больше никогда не видела, понял?!
— Натусь, да ради бога… — пожав плечами и улыбнувшись, развел он руки в стороны. — Хотя… Чем она тебя так разозлила, интересно?
— Ничем она меня не разозлила. Еще чего! Просто не хочу, и все.
— Постой, постой… Уж не ревновать ли ты меня вздумала, а, Наташк? Вроде не наблюдалось за тобой таких пошлых странностей! Нет, ты что, и в самом деле по-настоящему, всерьез и искренне меня ревнуешь?
— А ты, можно подумать, искренне этому удивляешься! Слишком много эмоций для искренности ты выдаешь, Саш… Явный перебор.
— И опять не понял… Ты в чем все-таки меня обвиняешь? Что я сделал не так? Девчонки — наши гости, и…
— Да все так, Саша. Ладно, пойдем. Гости вина и шашлыков ждут.
Дальше вечер пошел уж совсем наперекосяк. Наташа сидела, молча злилась и потягивала вино. Все ее раздражало — и Сашины потуги рассмешить компанию, и Катькин смех, и появившиеся к вечеру комары, и популярные песенки, хрипловато доносящиеся из автомобильного радиоприемника. А особенно раздражало Аннино лицо, на первый взгляд отрешенно-задумчивое, но со скрытым выражением понимания ситуации и насмешливой победой. Вроде того — чего тебе еще остается, ревнивая женушка, кроме как дуться на меня, на красавицу этакую…
В девять часов Антонина Владимировна отправилась укладывать детей спать. Наклонившись к Наташе, спросила тихо:
— У вас на завтра какие планы? До вечера поотдыхаете?
— Нет, ба. Утром уже уедем. Таечку же надо успеть навестить.
— Натусь, как утром? — удивленно повернулся к ней Саша. — Мы же хотели… Я думал…
— И правда, Натка! Чего утром-то? Можно и к вечеру! — поддержала его Антонина Владимировна. — Завтра погода хорошая будет, смотри, какой закат намечается!
— Нет, ба, я тебя не понимаю… — всплеснула руками Наташа, язвительно улыбнувшись. — Совсем недавно ты меня упрекала в эгоизме по отношению к Таечке, а сейчас, когда я рвусь исполнить свой долг, ты…
— Ладно, ладно, езжай. Тебе виднее! — махнула рукой Антонина Владимировна, подхватывая под мышку брыкающуюся и хнычущую Тонечку. — Я вам на веранде постелила, а девочкам — в доме, на софе. Она большая, им места хватит. Разберетесь, в общем. Димуля, малыш, ты где? Сейчас ляжем, я вам сказку расскажу…
После их ухода разговор сошел на нет, и только Катька тараторила без умолку, рассказывая что-то из жизни продавцов модного магазина, где она и работала, и совсем не чувствовала, что на фоне ее трескотни происходит рядом другая, невидимая и неслышимая, но такая насыщенная чужими эмоциями жизнь, сплетенная из раздражения, обиды, страха, стервозно-насмешливого женского злорадства и еще черт знает чего, нехорошего и взрывоопасного.
— Я спать пойду! У меня недельный недосып образовался, — почему-то с вызовом произнес Саша, да еще и глянул в сторону Наташи с досадой, будто обвинил ее в собственном недосыпе. — А вы тут посидите еще, если хотите.
— Я тоже, пожалуй, пойду спать… — медленно повела плечами Анна, и опять эта обыкновенная фраза прозвучала в ее исполнении незаслуженно интимно, словно спать она собиралась идти туда же, на веранду, и уж никак не на старую софу, где им с Катькой постелила на ночь бабушка.
— Ой, да куда вы? — разочарованно развела руками Катька. — Так хорошо сидели, и нате вам… Я еще про нашего нового менеджера не рассказала…
— Ладно, завтра расскажешь, — вставая с раскладного стульчика, сердито проговорила Наташа. — Помоги-ка мне лучше посуду в дом унести…
Когда она, управившись с хозяйскими делами, пришла на веранду, Саша уже крепко спал, обхватив руками подушку и отодвинувшись на самый край старого топчана, верно служившего им здесь супружеской постелью. Подогнув под себя ноги, она села рядом и долго, с интересом рассматривала его красивый мужской профиль, будто видела впервые. А ведь правда — красивый! И по-мужски очень притягательный. А самое главное, что этот мужчина — ее муж, любимый и желанный, и никакие «су» и «сво» и тем более никакие нахальные стервы пусть на него не претендуют. Даже фантомно-литературные. Она его не отдаст, и все тут. Обломается Анна. Пусть у таких же фантомно-литературных Любаш мужей уводит, а у нее — обломается.
Вздохнув, она усмехнулась собственным мыслям — надо же, бред какой! Бабушка-то, пожалуй, права — так и до психушки недалеко. Все, спать, спать… Сон на свежем воздухе хорошо приводит в порядок расстроенные нервы, а утром они отсюда уедут, и Анна выйдет в городе из машины, и останется там всего лишь Катькиной соседкой да Наташиной сослуживицей. И к Саше больше не будет иметь никакого отношения. Обломается, стерва…
