— Ну, это не страшно, Анна! Вот если бы я соль рассыпал, тогда… А кстати, какая это примета — сахар рассыпать? Если соль, то к ссоре, а сахар?
— А сахар, наверное, наоборот. То есть…
Не к ссоре, а…
— …А сахар рассыпать — это к миру в семье! К любви между женой и мужем! Несмотря ни на что! — прервала их разговор Наташа, появляясь вслед за Анной на кухне.
Наверное, это прозвучало у нее слишком уж раздраженно, да еще и вперемешку с менторским назиданием, потому как Саша обернулся и глянул с неловкостью, вроде: эк тебя на пафос разнесло, мать… Пожав плечами, Наташа улыбнулась ему через силу, устало прикрыла глаза и тяжело, почти со стоном вздохнула — в общем, всячески, как могла, продемонстрировала свое недомогание, ради которого он, собственно, и примчался домой с работы раньше обычного. Только результата не достигла. Не мелькнуло в Сашиных глазах ни капли сочувствия и заботы, наоборот, очень веселыми были глаза мужа, с дрожащим в них опасным праздником. И губы подрагивали в едва сдерживаемой улыбке, и лицо было… Нет, не чужое, оно частенько было таким, бесшабашно-радостным, но только радость эта и бесшабашность всегда были направлены в ее, в Наташину, сторону. А теперь… А теперь, получается, пришла Анна, оттеснила, отобрала у нее мужнину радость и сидит себе, улыбается, и блестит глазами, и губами подрагивает в такой же едва сдерживаемой улыбке. Дрянь такая! А может, взять и скандал устроить? А что? Взять и расставить все по своим местам! Мужнину радость — законной жене, а те, которые «дряни такие», пусть убираются с чужой территории, нечего тут… Да, надо бы устроить скандал, только сил нет…
Ее и впрямь будто сковало всю. Внутри все плескалось больным возмущением, а сверху — лед. И в голове будто камень горячий сидит, прожигает мозги насквозь, и язык онемел — ни слова произнести невозможно. Так бывает в ночном кошмаре, когда надо бежать, и ты изо всех сил стараешься, а ног не ощущаешь, и стоишь на месте, и ждешь беды…
— …Наташа! Наташ! Да что с тобой, в конце концов?
Она будто очнулась от навалившегося кошмара — Саша стоял рядом, склонившись к лицу, тряс ее за плечо. Анна примостилась к нему сбоку, угодливо протягивала стакан с водой, смотрела вроде как сочувствующе, но лучше бы уж вообще не смотрела. Под ее взглядом Наташа вздрогнула и тут же икнула некрасиво, и Саша едва заметно поморщился, будто ему стало ужасно неловко за жену. Ей и за саму себя отчего-то было неловко. Будто она лишней тут оказалась, в собственном доме. Все, все было не так! Будто вывернули ее силой наизнанку, на некрасивую и безобразную изнанку, и предъявили всем: смотрите, мол, это же не имеет настоящей заявленной стоимости, это подлежит немедленной и справедливой уценке, и место этому на дешевой распродаже, в базарный день за рубль ведро…
— Я, пожалуй, пойду… — откуда-то свысока, как Наташе показалось, прозвучал уверенно-снисходительный Аннин голос. — А то Наташе совсем плохо станет…
— Да нет… Погоди, Анна! Погоди, сейчас все образуется! И вовсе не из-за тебя ей плохо, с чего ты взяла? Останься! — сказал Саша.
Наташа вздрогнула — голос показался ей совсем чужим. Не Сашиным…
— Нет. Как-нибудь в другой раз. Я пойду, Саша…
— Тогда я провожу!
— Да? Ну как хочешь… — пожала Анна красивыми, идеально смуглыми плечами и элегантно развернулась к двери.
— Саша… — отчаянно то ли проговорила, то ли жалобно простонала Наташа и даже руки к нему воздела в умоляющем жесте.
— Наташ, ну чего ты, ей-богу… — холодно и с недоумением отвел он от себя ее руки. — Перестань, неудобно…
— Не уходи, Саш… Пожалуйста…
— Но я же только провожу, что ты? Странная какая, честное слово…
Он точно так же пожал плечами, как Анна. И точно так же быстро и элегантно исчез из кухни, и было слышно, как они шуршат вместе в прихожей, о чем-то тихо переговариваясь. Недолго шуршали, полминуты всего. Очень торопились, наверное. Потом хлопнула дверь…
Она долго еще сидела на кухне, рассматривая привычные глазу предметы. Они были теми же, до боли знакомыми, но будто уже и другими, впитавшими в себя предчувствие беды. Вот полотенце с псевдовышитыми по краю красными петухами, вот причудливая керамическая сахарница, вот кофемолка, старинная, ручная, с потертой медной ручкой. Она ее у бабушки выпросила — для красоты кухонного интерьера. Привычный ряд, привычное пространство, отличительные признаки собственной семейной территории. Что ж вы не сохранили, дорогие признаки, рубежей родины, пустили в нее врага? Где же ваш мужчина-хозяин, почему его так долго нет? Сколько, интересно, нужно времени, чтобы посадить гостью в такси и вернуться домой? Пятнадцать минут? Двадцать? Полчаса прошло, а его все нет…
Передернувшись, как от озноба, она встала со стула, поплелась в гостиную, огляделась кругом. И здесь — те же привычные вещи, и тоже — будто чужие. Вдруг, разрывая опасливую напряженную тишину, заверещала телефонная трубка из спальни, и она бросилась туда, будто ища спасения. Вот она, лежит на кровати, рядом с подушкой. Неужели она прижимала ее к себе совсем недавно, успокоенная заботливым Сашиным голосом, обещавшим приехать домой пораньше?
— Привет, Натка! Ты дома? — полился в ухо бодрый голос бабушки. — Почему на звонки не отвечаешь? Я звоню тебе на мобильный, звоню…
— Я не слышала, ба… Он в сумке, а сумка в прихожей…
— А чего у тебя голос такой убитый? Случилось что?
— Да… Нет… В общем, ничего не случилось.
— А мы с Тонечкой сегодня на дальнее озеро ходили! Там купание такое чудесное, вода чистая, будто родниковая! И песочек беленький. Красота! В выходной приедете, обязательно все вместе сходим!
— Хорошо, ба. Сходим, конечно.
— Нет, Натка, не нравится мне твой голос… Чувствую, скрываешь ты от меня что-то. Ты у Таечки сегодня не была?
— Нет. Сегодня не была. Не смогла я. У меня голова заболела, я с работы отпросилась, потом уснула. Но я сейчас позвоню тете Нине, узнаю…
— Не надо, не звони. Я два часа назад с ней разговаривала. Там все в порядке.
— Я завтра обязательно туда съезжу, ба. Ты не волнуйся. Отдыхай спокойно.
— Да, Натка, вот еще что… У Тонечки сандалики уже почти развалились, боюсь, до выходных не дотянут… Может, вы завтра с Сашей вечерком приедете, другие привезете? Да, и сапожки резиновые надо бы! А то, сама знаешь, пройдет дождь, и будут у нас тут грязи непролазные! Ну что, приедете? Поджидать вас?
— Не знаю… Я… Я у Саши спрошу…
— Так и спроси! Или что, его дома нет?
Вдруг странно и глухо заколотилось внутри сердце, и отчего-то захотелось резко вильнуть в сторону, оградить себя от ответа на этот простой бабушкин вопрос. Будто само по себе признание факта мужниного в доме отсутствия предвещало некую угрозу семейному благополучию, если не сказать больше.
— Ба, а мама из Кисловодска не звонила? — вильнула-таки Наташа от этого вопроса в сторону.
