— Не «леди», мастер Вестриен, просто Фериус. Боюсь, сегодня не смогу.
Брр. Рейчис прав. Это «не называйте меня леди» уже начинало доставать. Вестриен явно расстроился.
— Надеюсь, вы как-нибудь передумаете.
Фериус чуть наклонила голову.
— Это была бы честь для меня.
Я отметил ее слова: это была бы честь для меня. Фериус обычно старается не лгать и все-таки умудряется сделать так, что собеседник не понимает настоящего смысла ее слов.
— Классный парень, — сказала она, когда мы покинули кабинет мастера Вестриена. — Ни слова не поняла из того, что он там плел.
Я уставился на нее.
— Но ты же беседовала с ним минут двадцать! Обо всем!
— Нет, я не говорила, малыш. Я помогала ему творить музыку.
— Музыку?
Она остановилась.
— В каждой его фразе было важное слово, которое значило для него что-то особенное. Я просто просила его рассказать об этом подробнее. Или спрашивала, как то слово, которое он произнес, повлияло на его мнение. Или интересовалась, какие успехи по его предмету у Сенейры.
— В общем, ты его направляла, а он говорил.
— Все сложнее. В музыке две составляющих, малыш: ноты и тишина. Он играл по нотам…
— А ты была тишиной? Ладно, но чего ты добилась, кроме приглашения на семинар?
— Я узнала то, что хотела узнать.
— И что же?
Она покачала головой.
— Извини, малыш, не хочу заранее влиять на твое мнение.
— На мое мнение о чем?
Она подтолкнула меня в сторону открытой двери в форме арки.
— Вестриен сказал, что компания Сенейры часто собирается в этой аудитории. Я хочу, чтобы ты пошел туда и узнал все, что сможешь, о ней и о том, как она оказалась в Академии.
— Погоди… а ты со мной не пойдешь? Это же ты…
— Не могу, малыш. Я обещала Рози вернуться и присмотреть за домом Трайнов, пока она проводит собственное расследование.
Я внезапно весь напрягся, почувствовал себя неловко и жутко занервничал.
— Но я никого из них не знаю! Они подумают, что я какой-то странный двинутый тип, который…
Фериус толкнула меня в комнату.
— Не забывай улыбаться, малыш.
26
ВУНДЕРКИНДЫ
— Как думаешь, что с ним такое? — спросил светловолосый парень примерно на год старше меня, развалившийся на изогнутом подоконнике в противоположном конце аудитории.
— Он молчит, — сказал кто-то еще, — и просто стоит в дверях. Может, он немой.
Девочка в очках, лет тринадцати на вид — как по мне, так она не доросла еще до того, чтобы учиться вместе с ними, — подошла и уставилась на меня зелеными глазами.
— Почему он так лыбится? Может, он на занятиях по драматизму, а это его домашнее задание?
Три вполне разумные теории, подумал я, стоя на месте, как идиот. Где-то в промежутке между тем, как Фериус научила меня слушать глаза других людей, и тем, как она втолкнула меня в комнату, полную людей, которые знали друг друга, дружили и явно думали, что все они, в отличие от меня, особы важные и интересные, у меня развился практически полный паралич.
Скажи что-нибудь, идиот. Пошевелись. По крайней мере, отойди от двери.
Там, откуда я родом, ребята учатся вместе с той минуты, как войдут в Оазис, и до того дня, когда пройдут испытания посвященных. Неясно, чего я так испугался — я и раньше имел дело с незнакомцами; просто обычно я от них убегал, потому что они швыряли в меня разными предметами. Вести беседы в таких ситуациях было необязательно.
Один из студентов помахал мне рукой.
— Может, он слепой?
Я перешел от попыток изящно смыться к размышлениям, не переживаю ли я самый постыдно глупый момент в своей жизни. И решил, что это именно он.
Почему-то при этой мысли мне стало легче. Я завалил поручение Фериус, и у меня оставалось два пути: уйти с поджатым хвостом и признаться аргоси, что, после сражений с сильными магами и магами, владеющими заклинанием оков разума, после битвы с лучшим другом и победы над лорд-магом — да-да, над лорд-магом! — я не смог справиться с группой подростков (ладно — с группой мажористых подростков). Единственной альтернативой было — попробовать что-то другое.
Да пес с ним. Если я и провалю дело, так по крайней мере пущу в ход весь свой арсенал. Я выбрал наугад — девушку с короткими кудрявыми черными волосами, державшую на коленях огромную книгу. Как и остальные, она внимательно смотрела на меня, но пока что не произнесла ни слова. Я встретился с ней глазами и прислушался, мысленно отсчитывая секунды… одна… две… повернулся к остальным и прижал палец к губам.
— Шшш.
— Он только что шикнул на нас? — спросил парень на подоконнике. — Ты хотя бы учишься здесь?
— Я учусь прямо сейчас, — сказал я.
Малявка, та самая, в очках и с зелеными глазами, спросила:
— А что ты изучаешь?
Я снова взглянул на девушку с книгой, исполнился всей доступной мне уверенностью и непринужденностью — клянусь, если бы у меня за спиной была стена, я бы коснулся ее попой, плечами и головой для уверенности, — и сказал:
— Искусство.
В комнате послышались стоны вперемешку со взрывами смеха. Я позволил этой волне прокатиться по аудитории, подошел к девушке и протянул ей руку.
— Келлен, — сказал я.
Она одарила меня кривой улыбкой, и я понял, что она считает меня слегка нелепым, но все равно пожала мне руку.
— Крессия, — произнесла она с певучим гитабрийским акцентом. — Ты всегда такой странный, Келлен?
Не пропустив ни такта в музыке, я сказал:
— Всегда. Честное слово.
Кто-то похлопал меня по плечу и прошептал так, что услышали все:
— Друг, если ты ищешь любви, ты на ложном пути. Крессии… мы не по вкусу…
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что он имеет в виду. Когда до меня дошло, смеялись практически все, включая Крессию. Ладно, заметка для будущих попыток пофлиртовать: не приударять за девушками, которым нравятся другие девушки.
Парень на подоконнике поднял руку так, словно держал бокал.
— За… Келлен, да? За Келлена, парня, осмелившегося сделать попытку, обреченную на трагическую развязку.
— За Келлена! — провозгласили остальные.
Я ухмыльнулся и отвесил несколько поклонов.
Потом все пошло не так уж плохо. Я произвел впечатление романтичного дурака, пусть и странноватого, но зато не какого-нибудь отморозка. Когда они убедились, что я умею не терять головы, они мною даже заинтересовались. Следуя методу Фериус, я отвечал почти на все вопросы встречным вопросом, позволяя ребятам говорить, подмечая, что для них было важно, играя роль тишины в музыке, которую мы создавали вместе. Вскоре мне это уже почти нравилось.
