— Я вас не к себе пригласил, Роман. Можно мне называть вас только по имени? — И, не дожидаясь подтверждения, продолжил: — С моим имиджем как раз все в порядке. А вот одному депутату-засранцу и некоторым его сподвижникам из областной думы, таким же как и он засранцам, нужно помочь выдвинуться на новый срок. Все расходы по предвыборной кампании я беру на себя. Отказа в деньгах не будет. Конечно, в пределах разумного.
— И какие же они в вашем понимании — пределы разумного? — Роман сразу же решил поставить все точки над «¡» в финансовых вопросах.
— Прежде чем вызвать тебя сюда, я интересовался расценками вашей конторы. Они меня устраивают. К этой сумме заплачу еще двадцать пять процентов. Конечно, в том случае, если выборы пройдут успешно.
Алистратов тут же поменял тему разговора:
— Он что, себя чем-то скомпрометировал, ваш протеже в думу?
Банкир поставил бутылку на скамейку и внимательно посмотрел на Романа:
— Догадлив.
— Чем же? — не обращая внимания на фамильярность своего собеседника, спросил Роман.
— Он сам расскажет. Да, и почитай последние номера областной газеты. Там его гнусный образ проработан до тончайших деталей.
— Тогда, может быть, сделать ставку на другую кандидатуру? Зачем же снова из дерьма лепить конфетку?
— Мне нужен Пантов, — не принимая каких-либо возражений, отрезал Бурмистров. Затем на секунду задумался и добавил: — Да и поздно менять коней. Выборы на носу. Тем более за этим засранцем уже стоит какой-никакой избирательный контингент.
— Ваши деньги — ваше право, — согласился Алистратов. — Как, вы сказали, его фамилия, Пантов? Когда я смогу лицезреть его персону?
— А вон он, — Бурмистров кивнул в направлении баскетбольной площадки. — Четвертый номер в стане депутатов.
Раздался финальный свисток, и раскрасневшиеся игроки двух команд направились к скамеечкам. Четвертый номер размахивал руками, ругался, обернувшись к соперникам:
— Бляха-муха, вы бы еще из сборной страны в свою команду игроков пригласили! Этот результат, ептыть, надо просто аннулировать! Привели, бляха, мастера спорта, сами ни хрена не бегают, а только стоят и смотрят, как он нам мячи закладывает.
— Да ладно тебе, Пантов, — под общий смех сказал кто-то из коллег по команде. — Хоть увидел, как в настоящий баскетбол играют. А то сам мяч не то что в кольцо забросить, а в руки поймать не можешь.
— Вальшпиген! Рыхлая ты блевотина! — Пантов тут же стащил кроссовку с ноги и запустил ею в оппонента. — Заткнись, ептыть! От тебя и в думе, и в команде — никакой пользы.
— Да-а-а, — протянул Алистратов, глядя на своего подопечного. — Ну и подарочек!
— И я о том, — согласно кивнул в ответ Бурмистров, поднялся со скамейки и, словно вспомнив о самом главном, спросил: — Так ты прилетел один? А где же остальная имиджмейкерская команда?
— Кое-кого подберу из местных — пусть проникаются симпатией к своему выдвиженцу. Глядишь, молва о его перевоспитании пойдет гулять в народ. Ну а если кого-то будет не хватать — вызовем из столицы. Дел-то, купить билет на самолет… Мои люди на подъем быстрые. Да и кое-какие материалы о вашем избраннике нужно будет в центральных газетах пропихнуть. Значит, не стоит тратить лишние деньги и гонять агентов из области в центр и обратно.
— А ты мне нравишься, Роман, — без какой-либо интонации в голосе сказал Бурмистров и, не прощаясь, направился к лавочке, где игроки потягивали из банок импортное «Хейнекен».
2
Картошка уже кипела. Эдита открыла дверцы огромного серванта, где с незапамятных времен, словно в музее, хранился столовый сервиз, и аккуратно, боясь задеть за стекло и уронить какую-нибудь супницу или блюдо, постаралась вытащить груду тарелок. Через несколько секунд она поняла, что ее усилия тщетны.
Ей все-таки удалось приподнять и вытянуть из серванта стопку тарелок, но не успела она повернуться к обеденному столу, как задребезжала злосчастная соусница, стоявшая поверх тарелок и готовая вот-вот опрокинуться.
— Юрка, да помоги же! — в отчаянии позвала жениха Эдита. И Агейко не замедлил явиться.
Правда, оказывать помощь он не спешил: обняв Эдиту за талию, положил подбородок ей на плечо.
— Клянись! — потребовал он.
— В чем?
— Что никогда не бросишь меня и будешь любить до гробовой доски.
— Юрка, мне уже надоели твои приколы. Отпусти, — Эдита начала сердиться. — Разве мало тебе того, что я дала согласие на нашу помолвку?
— Мало. Говори…
В это время дверь распахнулась и на пороге появился Хоттабыч. Увидев посреди комнаты дочь в объятиях журналиста с тарелками на вытянутых руках, спикер улыбнулся уголками губ.
— Прекрасная скульптурная композиция, — иронично сказал он и сделал шаг в сторону, освобождая дорогу гостю, стоящему за его спиной. — А я не один. Прошу любить и жаловать — депутат Михаил Петрович Пантов.
Агейко, смутившись, ослабил руки, Эдита, густо покраснев, нырнула под них, высвободилась из плена и, на ходу бросив дежурное «Здрасьте», унеслась на кухню, где разваривалась картошка.
— Кажется, мы вторглись не вовремя, — словно сожалея о случившемся, посмотрел на Хоттабыча гость, и, повернувшись к Агейко, который все еще держал на вытянутых руках тарелки, с деланным сожалением заметил: — Обидно, что я не могу вам подать руки.
Агейко наконец пришел в себя и, не скрывая враждебности к гостю, ответил:
— Иногда, чтобы не запачкаться, стоит держать в руках что-нибудь увесистое.
…Хоттабыч потянулся к запотевшему графинчику с водкой, открыл пробку, разлил по рюмкам. Он поднял свою, приглашая сделать то же самое и остальных:
— Что за праздник у нас сегодня в доме, дочка?
Эдита, разминая вилкой картошку, пожала плечами и покосилась на Пантова, который, не притрагиваясь к еде, буравил ее глазами.
— Да какой праздник! Так…
— Не скажи. А любимый мамин сервиз на столе? А несметное количество салатов? А…
— Мы с Эдитой решили пожениться, — чтобы снять дальнейшие вопросы, вступил в разговор Агейко. — Поэтому, как говорится, я пришел просить вашего родительского благословения…
Хоттабыч счастливо улыбнулся:
— Это так, дочка? Что же ты до сих пор молчала?
Эдита подняла рюмку, зажала ее в ладонях и, не сказав ни слова, с нежностью посмотрела на отца.
— Только мы хотели, — продолжал Агейко, взглянув на Пантова, — отметить это событие в тесном семейном кругу.
— Незваный гость хуже татарина, — с готовностью покинуть стол тут же привстал Пантов.
— Ну что вы, Михаил! — взял его под руку Хоттабыч. — Это даже хорошо, что вы оказались за этим столом. Будете сватом. Вы как смотрите на эту общественную должность, дети?
