Сердюков вышел на улицу и направился в сторону вокзала. До отправки поезда оставалось полтора часа, и он решил пройти несколько кварталов пешком. Мысли путались, но Сердюков не спеша шагал по тротуару и старался для самого себя разрешить несколько вопросов: если бы он не был депутатом, то разве получила бы их любовь такую всенародную огласку? Конечно, нет. А во-вторых, ему хотелось знать, кого полюбила Леночка: депутата, декана или его самого, сорокасемилетнего Сердюкова? То, что молодая любовница могла позариться на его материальное положение, он отмел сразу. Никаких побочных доходов у него не было. Только депутатская ставка, не сказать, чтобы совсем маленькая, но и не дававшая развернуться на широкую ногу. На обеспечение семьи хватало. Но, к примеру, позволить себе исполнить давнюю мечту и купить хотя бы отечественный автомобиль, Сердюков не мог. Мало того, за Леночкой пытались ухаживать молодые, да ранние из фракции предпринимателей, у которых, как было известно Сердюкову, денег куры не клюют. Она не отказывалась от подарков, но от ухаживаний вежливо уклонялась. Нет, сделал заключение Сердюков, не из-за материальных выгод Пряхина была готова связать с ним свою судьбу.
И все-таки умудренный жизненными невзгодами Сердюков впервые за все время их отношений с Леночкой старался найти себе объяснение: почему молодая особа так прикипела к нему?
А может быть, она его выбрала только из-за своей карьеры? Должность помощника депутата — неплохая ступенька для дальнейшего взлета не только по служебной лестнице, но и по лестнице власти. Уж он-то, Сердюков, оглядываясь на пройденный им путь, знал, какая это злая любовница — власть. И как порой трудно удержать ее при себе. Но у каждого, буквально у каждого честолюбивого человека есть тайное желание обладать ею, властью.
Люди, лишенные власти, стараются получить ее и взобраться хотя бы на первую ступеньку. Он был уверен, что только шизофреники не стремятся к власти. Хотя, случалось, думал совсем иначе: только люди с неуравновешенной психикой ради власти готовы поступиться всем, возомнив себя Наполеонами. Но тут же отмахивался: это дело психологов и невропатологов — сортировать по подгруппам людей, облеченных властью.
Одним словом, не любить власть и не воспользоваться ее выгодами при удобном случае могут только полные дураки. Или те, кто сделал неправильную ставку. Ведь недаром в народе говорят, что иные влиятельные тузы на поверку оказываются нулями. Но в любом случае, чтобы прийти к власти, нужно уметь правильно расставлять фишки. Ему, Сердюкову, не всегда это удавалось.
Получив должность старосты группы в студенческие годы, Сердюков уже имел право в какой-то мере распоряжаться, кому платить, а кому урезать стипендию. К нему прислушивались, когда решался вопрос об отчислении того или иного сокурсника. Он мог «не замечать» отсутствие студента на лекции и не отмечать прогулявшего в групповом журнале. Он всегда был не только желанным гостем на студенческих пирушках, но и занимал на них подобающее своему руководящему положению лучшее место за столом и пил горькую не из обычного граненого стакана.
К третьему курсу его избрали старостой факультета, членом комитета комсомола. Стремление повелевать, быть на виду, а также пользоваться пусть маленькими, но привилегиями уже кипело в крови. Он отчетливо понял, что люди не зря стремятся стать генералами, хотя это так ответственно и обременительно. Может быть, он не хотел признаваться самому себе, но уже стремился к тому, чтобы ему приказывали как можно меньше людей, а он отдавал команды как можно большему количеству подчиненных. И внутренне был согласен со словами древнего мудреца, который однажды заметил, что не один льстец не льстит так искусно, как себялюбие. Но в конце концов Сердюков где-то перестарался: стремление перепрыгнуть вверх через ступеньку и погубило на время его дальнейшую политическую карьеру.
Дело было так. Однажды корреспондент центральной газеты пригласил его к себе в гости. За чашкой чая как бы мимоходом поинтересовался, читают ли лекции в их институте московские профессора и преподаватели.
— Мне и в глаза их не приходилось видеть, — честно сознался Сердюков.
— А должны читать. Посмотри разнарядку и напиши об этом заметку.
Сердюков тут же смекнул: опубликоваться в центральной газете было престижно, а статья могла поднять его авторитет еще выше.
Он рьяно взялся за работу и выяснил, что столичные профессора в их область действительно приезжают, но далеко не все из них соизволяли общаться со студенческой аудиторией, зато не отказывались от приглашений на экскурсии по уникальным местам отдыха. Так и написал. Да еще добавил, что руководство вуза забывает приобретать учебники для студенческой библиотеки. Добавил и еще кое-что пикантное по преподавательскому составу. Ему было лестно, что именно он, простой студент, решал, как правильно организовать процесс обучения.
Статья вышла. Он купался в славе. Сокурсники качали головами: ну, мол, ты даешь! Старшекурсники заметили в мальце человека. Он видел, как шушукались преподаватели, шелестя страницами газеты. Мало того, некоторые из них ловили его за руку в коридорах или на лестничной клетке, поздравляли с честной публикацией и, что его возносило еще больше, разговаривали с ним на равных.
Эйфория и наслаждение славой закончились через пару дней, когда из командировки вернулся ректор. Он сразу же вызвал Сердюкова к себе в кабинет и без всяких заходов и намеков приказал дать опровержение. Чувствуя себя все еще героем дня, уверенный в правильности высказанных в статье фактов и не предвидя никаких пагубных последствий, он отказался.
Возмездие последовало молниеносно, и он раз и навсегда уяснил, что такое настоящая власть. Для начала его выдворили из старост. Руководство деканата придралось к тому, что в журнале посещаемости обнаружились какие-то подтирки и исправления. В течение двух недель резко упала и его успеваемость. Почему-то на семинарах от него начали требовать большего, чем было написано в учебниках. Но самый страшный удар нанесли на собрании, когда рассматривалось его заявление о приеме в ряды КПСС. Сердюкову отказали как студенту, опорочившему свой институт. В то время это означало, что на своей будущей карьере руководителя он ставил жирный крест. Ведь только членство в коммунистических рядах давало возможность продвижения по службе, добавляло энное количество власти, а значит, и жизненных благ.
Вот тогда-то он окончательно понял, что даже у президента страны власть далеко не безгранична. И дабы ее удержать, нужно умело лавировать, обходя все новые и новые подводные рифы и мели. Его аксиому подтвердил август 1991 года, когда в борьбе все за ту же власть непререкаемый и незаменимый первый президент Советского Союза получил под дых от собственных же товарищей.
Но партийные времена ушли в прошлое. После окончания института его оставили работать на кафедре, и он не так быстро, как хотелось бы, но все-таки продвигался по служебной лестнице и в конце концов, когда старый декан ушел на пенсию, занял его место.
Может быть, когда-нибудь он и стал бы ректором, но неожиданный случай помог ему пробиться на политическое поприще.
