И её супруг кивнул, соглашаясь.
– Спасибо. Мальчишки замечательные.
– Да. Знаете, мы их усыновить решили.
– Правда? – просияла Мирослава. – Это здорово! А… никто не против?
– Марат Петрович, вроде, не возражает, – пожала плечами старушка. – Да и сами мальчики – тоже. Хотя, старший сильно тоскует по матери – до сих пор, это видно. Но нельзя же всё время жить в развалинах и питаться подачками. Мы тоже нашу внучку не забыли, но нельзя же только и делать, что тосковать по ушедшим.
– А у меня, – подал голос супруг, – в клинике коллега новый появился. Молодой врач-стоматолог, недавно в городе. В прошлой жизни выучился на стоматолога, а жизнь повернулась так, что пришлось на рынке шмотьём торговать. А теперь – рад и счастлив, что может призвание своё в жизнь воплощать. Хороший юноша, на меня молодого похож. В общем, работы у меня теперь меньше, свободного времени больше – вот его детям и посвящу.
– Что ж, я… – Мирослава развела руками. – Рада за вас!
– А это фото мы бы у вас купили, – кивнул он на снимок. – Будет нашим первым для них подарком.
– Да, конечно. Я только «за»!
Мирослава улыбалась, но неясная тревога на душе не давала покоя.
«…нельзя же только и делать, что тосковать по ушедшим» – правильная фраза почему-то именно здесь и сейчас царапала до боли.
В зал вошла очередная гостья – новая повариха, толстая неряшливая тётка в цветастой блузе и вельветовых штанах, выглядывающих из-под расстёгнутого серого плаща. Грязного. Как её? Роза Алимовна? Тётка зашагала вдоль стен, поджав губы и всем своим видом говоря: «А что я вообще здесь делаю?» Где-то останавливалась, качала головой, хмыкала. Несколько раз бросала косые взгляды на Мирославу, как будто она ей задолжала.
Мирослава пожала плечами и вернулась к супружеской паре. Они, тем временем, дошли до фото, где бодрая старушка в элегантном красном платье вальсировала посреди заснеженной улицы.
– Эту мы тоже непременно купим! – воскликнул старик.
– Ох, нет, – притворно застеснялась его супруга.
Мирослава засмеялась.
– Я тоже недавно танцевала, – вырвалось у неё.
– Правда? Я бы хотела увидеть, как вы танцуете.
– О, нет, – теперь уже засмущалась Мирослава. – Честное слово, это не то, на что стоит смотреть.
«Приличным людям», – едва не добавила она.
– Я вам не верю, – погрозила пальцем старушка.
– Ладно, не будем вас отвлекать, – проговорил супруг. – Вам ведь, наверняка, есть с кем ещё здесь поговорить.
И правда, за спиной у Мирославы уже столпилась группка людей – кто-то хотел купить её работы, кто-то просто интересовался, как был сделан тот или иной снимок. В итоге, Мирослава устроила желающим мини-экскурсию по залу. К ним примкнула даже тётка-повариха, слушала недоверчиво, поглядывала искоса. Потом вдруг остановилась у «осенней» стены, напротив фото с мальчишками и котятами и самодовольно изрекла:
– А чегой-то ента картинка неправильно висит? Тут написано: «Люди и город», а на ней, того – одни коты. И ещё я такое видела по залу.
Мирослава застыла в недоумении.
– Что значит: «Одни коты»?
– А то не видишь, что ли? – огрызнулась тётка и ткнула пальцем в фото. – О! Коты и листья. Неправильно повесили.
– Вы что, не видите детей?
– Ну разве что за кустами они у тебя спрятались. И чего ты юлишь-то, красотка? Не правильно повесили, так и скажи.
Мирославе стало не по себе. Она оглянулась, ища поддержки, но вся экскурсионная группа вдруг рассосалась по залу, оставив их вдвоём с поварихой.
– И какие ещё фото, по-вашему, висят неправильно? – осторожно спросила Мирослава. По спине её пробежал холодок.
Тётка же завертела шеей, дёрнула плечами.
– Что ж я, того, всё помнить должна? Самой смотреть внимательно надо было! А теперь, небось, и поздно уже перевешивать-то.
Мирослава наугад ткнула в снимок, где стайка ребятишек-школьников пряталась от дождя под большим разноцветным зонтом – одним на всех.
– Здесь люди есть?
– Конечно! Нешто за дуру меня держишь?
– А здесь? – Мирослава указала на фото, где красивая девушка застыла на фоне отходящего трамвая. Её алые юбка и плащ развевались, открывая стройные ноги.
– Ты, того, издеваешься? – тётка от неё попятилась. – Есть, конечно, барышня с голыми ляжками.
– Постойте, пожалуйста. Взгляните ещё всего на одно фото. Прошу вас. Это быстро.
Тётка вздохнула и нехотя пошла за Мирославой.
– Посмотрите сюда! Что вы видите?
Тётка хмыкнула.
– Развалины, вот что. Недавно там сирот искала и не нашла. Да и не удивительно. Разве может в таком-то месте кто-то жить?
Мирослава растерянно смотрела на фотографию, где братья позировали на лесенке, ведущей на их балкон.
– И, кстати, что я говорила? – Роза Алимовна победно ткнула пальцем в снимок. – Опять картинка не на своём месте. Написано «Люди», а людей нет. Хотя, вон, вроде как тень чья-то падает, но тень – это же, того, не человек!
– Роза Алимовна, – медленно проговорила Мирослава, – как звали ваших детей?
Лицо у тётки вытянулось.
– Тебе-то что за дело до моих деток? Ошалевшая какая-то.
Роза Алимовна снова попятилась, затем поспешно устремилась к выходу. Мирослава её больше не останавливала. Она схватила за руку первого попавшегося юношу, подтащила к фотографии с братьями.
– Скажите, что вы здесь видите?
– Пацаны на лестнице. Мы все их кормим. А что?
– Ничего. Извините.
Парень пожал плечами, бормоча что-то о творцах и их причудах.
Мирослава же постояла минуту, потом отыскала девушку, заведующую галереей, и сказала, что ей необходимо отлучиться.
Снова проигнорировав трамвай, она добежала до развалин, где жили братья. Взобралась на балкон второго этажа по расшатанной деревянной стремянке. Перекладины были шершавыми и не очень чистыми. Она обернулась на пустырь, где чёрной тенью высился старый трамвай. Почудилось вдруг: в трамвае – такой же ржавый кондуктор, улыбается ей потрескавшимися губами, машет рукой, смотрит слепыми провалами глаз. А перед трамваем уже возникают из воздуха рельсы…
Мирослава тряхнула головой, успокоила колотящееся сердце. Нет ничего. Привиделось. Мёртвые трамваи стоят и не шевелятся.
– Серёжа! Антон! – прокричала она в окно, отряхивая мусор с ладоней.
– Я тут, – послышался голос старшего, а через секунду балконная дверь открылась, и Мирослава увидела заспанного Сергея в рваной футболке и коротких штанишках.
