– Мы с тобой смешны. Не замечаешь?
– Варь, я сейчас сварю кофе и уйду… Компьютер в твоем распоряжении. Ну что ты сразу надулась? Мне надо отбежать на пару часов, вернусь – придумаем обед и что с яблоками твоими делать, тоже решим.
Она промолчала.
Входная дверь тихо закрылась.
Самоварова достала из сумки и скомкала пустую сигаретную пачку, открыла дверку под раковиной и наткнулась на переполненное мусорное ведро.
«Такой всегда аккуратный, а мусор сегодня не вынес».
Пытаясь вытащить пакет с мусором, Варвара Сергеевна неловко зацепилась им об угол ведра, и часть содержимого просыпалась на пол.
Она нашла чистый пакет и стала совком перекладывать в него уже неприятно пахнувший мусор.
Внимание привлекла скомканная, свежая с виду бумажка.
Почти машинально, в силу профессиональной привычки, Самоварова ее развернула.
Это был результат анализа на различные половые инфекции.
Анализ сдавал Валерий Павлович М., пятидесяти девяти лет, и сдавал он его через два дня после их физической близости.
Варвара Сергеевна собрала с пола мусор и закатившиеся под стол яблоки и дрожащей рукой переписала результаты анализов себе в блокнот.
Открыла окно и закурила.
Где-то совсем рядом, скрытый разномастными, грубо и нелепо соединенными домами, шумел проспект – опасное море. Хищники всех мастей и рыбешки помельче в этот поздний утренний час неслись по нему добывать, отбирать, манипулировать и вводить в заблуждение.
Затушив окурок, Варвара Сергеевна, не зная зачем, открыла дверцу холодильника.
На полках в аккуратном порядке были разложены яйца, как минимум три вида сыра, несколько видов колбасы. Сквозь натянутый целлофан за ней подглядывал большой кусок нежнейшей телячьей вырезки.
Вместе с Анькиной скромной, но стабильной зарплатой и ее пенсией им не хватало даже на треть такого изобилия.
Что она тут делает?
Хозяин квартиры вовсе не обязан рассказывать ей свою правду.
С отвращением допив остывшую коричневую жижу, Варвара Сергеевна направилась к компьютеру, чтобы наконец поработать.
31
Роды прошли на удивление легко.
Все та же почти-подруга-врач устроила своими хлопотами и дарами Галины так, что в родильном отделении Института акушерства и гинекологии роженицу ждали практически с распростертыми объятиями.
Единственное, что не переставало выводить Галину из себя, так это то, что почти в каждом обращении к ней медперсонала сквозила чрезмерная обеспокоенность, связанная с ее возрастом.
Когда у нее в очередной раз брали кровь, круглолицая, полноватая, ловкая в движениях и простая в общении медсестра, увидев в карте цифру «тридцать семь», захлопотала пуще прежнего.
Галина не выдержала:
– Что вы так смотрите! У меня уже есть ребенок. У вас здесь полно тех, кому за сорок, и у кого вообще первые роды. Их и записывайте в старородящие!
– Ну что ты, милая, что ты… Не нервничай, тебе нельзя! Никому нельзя…
В запахе обеззараженной пустоты отдельной палаты и казенной еды, проникавшем с больничной кухни, в запахе чужих домов, шлейфом тянувшихся от халатов женщин-кенгуру, мелькавших в дверях палат или толпившихся у процедурной, Галина не выдержала и двух дней.
После очередного УЗИ, с трудом переставляя отекшие ноги по лестнице, она поднялась в кабинет заведующей отделением.
Несмотря на строжайший запрет на курение во всем здании, в кабинете ощутимо пахло табаком.
Здесь явно курили так часто и давно, что даже настежь открытая форточка не спасала от запаха, въевшегося в стены и шторы неуютного, вызывавшего тревогу кабинета.
«Вот же твари двуличные! А нас за лишний стакан жидкости пинают».
– Слушаю вас.
Галина развела ноги и, не дожидаясь приглашения, тяжело присела на стул.
– Не могу я больше, сил моих нет… Сделайте мне завтра стимуляцию родов.
– Хм… Какая ты прыткая! Чего у тебя там в руках, УЗИ? Давай!.. Что ж, роды не сегодня-завтра должны начаться, запасись терпением и жди схваток.
– Не могу я больше в клетке этой… Поймите меня как женщина женщину… Домой я хочу побыстрее! У меня каждый час здесь за неделю.
– В клетке… У нас, между прочим, одно из лучших родильных отделений в стране, – насупилась заведующая. – А… так ты от Жени, да? Ждет тебя кто дома?
– Дочка… И мать с бабушкой.
– Я не про это.
– Ждет, надеюсь, – неохотно уточнила Галина.
Заведующая сделала странный жест красивыми, тщательно выщипанными и прокрашенными бровями и процедила сквозь зубы:
– Вот и хорошо, раз ждет.
Под взглядом холодных глаз, прекрасно изучивших ту составляющую жизни, что скрыта от большинства людей, Галина вдруг почувствовала себя совершенно голой.
Заведующая, будто садистка, продолжала играть бровями и не думала прекращать допрос:
– И что он, небось, моложе?
– Не намного.
– У… И ребенок его?
– Его, конечно, чей же еще!
– Ну, милая моя, знаешь, как бывает! Я чего здесь только не насмотрелась: и чужим свою фамилию, случается, дают, и от своих сплошь и рядом отказываются.
Тонкими нервными пальцами левой руки, на которой искрились зеленым и синим два недешевых перстня, заведующая схватилась за выдвижной ящик стола, но тут же опомнилась и передумала.
Покрутив в руке шариковую ручку, она прикусила ее кончик бордово-красными губами.
– Расписаны?
– Нет пока… Собираемся.
На Галину надвигалась тяжелая, уже такая привычная за последние недели волна, задень ее слегка – прорвется мигом, накроет удушливыми, неконтролируемыми слезами.
– Э, да ты успокойся! Не вздумай это!
Ручка-сигарета задергалась во рту заведующей.
– Стараюсь…
– Иди. Вечером к тебе придут и что-то скажут… Ты же от Жени, да?
– Да.
На столе заведующей пискнул мобильный, и она, еще крепче захватив ручку своими сильными губами, как-то слишком поспешно его схватила.
Что-то в нем прочла и снова сделала странный жест бровями.
Махнула рукой в сторону Галины, будто от навязчивой птицы отмахивалась:
– Ну ты иди, иди в палату! – а другая рука вцепилась в ящик стола.
По всем этим ничтожным, но верным признакам Галина поняла, что у хозяйки и этого королевства не все гладко в личной жизни.
