— Ты разве видишь звезды?
— Да, их сейчас так много, как никогда, — отвечала Звездоглазка. — И вокруг все так ясно и светло, скоро наступит праздник!
Хозяйка выбралась из подпола и рассказала обо всем Мурре. А та и говорит:
— Надо вырыть в подполе яму глубиной в четырнадцать локтей, положить в нее это чертово отродье и засыпать песком. Это уж точно поможет.
— Ну уж нет, — сказала хозяйка, — этого я делать не стану. Мне жаль малышку, да и муж мой огорчится, когда узнает, что я так поступила.
— Тогда отдай мне девчонку, я отвезу ее обратно в Лапландию.
— А ты не сделаешь ей ничего худого?
— Что ж такого я могу ей сделать? — отвечала Мурра. — Просто отвезу туда, где ее нашли.
Заручившись согласием названой матери, Мурра завернула девочку в старую оленью шкуру и повезла в горы. Там она положила Звездоглазку на снег и сразу же уехала.
«Я выполнила то, что обещала, — сказала она себе. — Раз девчонку нашли в сугробе, я и вернула ее в сугроб».
Второй раз в жизни Звездоглазка лежала в снегу, закутанная в оленью шкуру, и пристально смотрела на звезды. Как и три года назад, был канун Рождества, и тысячи далеких солнц, мерцавших на бархате неба, сжалились над невинной малышкой. Заглянув в ее сердце, они не нашли там ничего, кроме любви и доброты, и наделили Звездоглазку даром видеть еще зорче — дальше звезд и планет, проникая взглядом в самую глубь Вселенной.
И тогда глаза девочки засияли еще ярче. Ночь вокруг стояла тихая и ясная, полная торжественного безмолвия. Лишь северное сияние разбрасывало искры по небу, сплетаясь в радуги над головой Звездоглазки.
На следующее утро, когда ребятишки еще спали в горнице, Симон Сорса вернулся домой. Стряхнув иней с усов и бороды, он обнял жену и сразу же спросил про ребятишек. Жена рассказала, что Пальте болел корью, но уже выздоровел, что Симму и Матте здоровы и выглядят, как сдобные булочки.
— А как поживает Звездоглазка? — спросил Симон.
— Хорошо, — испуганно ответила жена, которую мучили угрызения совести.
— Мы должны о ней заботиться, — продолжал муж. — Знаешь, нынче ночью я уснул в санях, и привиделся мне сон, будто звезда упала ко мне на меховую полость и вдруг говорит: «Возьми меня с собой и береги хорошенько, я принесу счастье твоему дому». А как только я протянул руку, чтобы взять ее, звезда исчезла. Я проснулся и подумал: так вот почему нам так везло во всех делах с тех пор, как мы взяли в дом это чужое дитя. Вспомни, как раньше мучили нас болезни и бедность: то мороз погубит урожай, то медведь задерет корову, то волки вырежут овец. А нынче ниспослана нам сущая благодать за то, что мы пригрели невинное дите.
От этих слов у жены заныло сердце, но она так и не осмелилась сказать мужу правду. Тут проснулись сыновья, и отец обнял их, радуясь, что они такие крепенькие и сильные. Покачав их на коленях и повозившись с ними, он спросил:
— А где же наша Звездоглазка?
Симму ответил:
— Матушка заперла ее в подполе.
А Пальте добавил:
— Матушка повязала ей на глаза семь платков и бросила на крышку подпола семь половиков.
И Матте добавил:
— Матушка отдала ее Мурре, а Мурра увезла ее далеко в горы.
Услыхав это; муж побагровел от гнева, а жена побелела как полотно и сказала, пытаясь оправдаться:
— Но ведь она лопарское дитя, а все лопари — колдуны.
Муж ничего не ответил на это. Хоть и устал он с тяжелой дороги, но тут же отправился в конюшню и снова запряг лошадь в сани.
А затем подъехал к дому Мурры, силой заставил соседку сесть к нему в сани и велел показать то место, где она оставила девочку.
Они поднялись высоко в горы. Снег тут был такой глубокий, что пришлось оставить лошадь и дальше идти на лыжах по заваленному сугробами ущелью. Наконец Мурра отыскала сугроб, в котором оставила дитя, но в снегу виднелась лишь небольшая вмятина, а поодаль — лыжный след на снегу.
Звездоглазка исчезла, и сколько они ни искали ее — все напрасно.
В конце концов пришлось повернуть обратно. Симон шел впереди, а Мурра позади, и когда перед ними открылся заснеженный склон, Симон оттолкнулся и покатился вниз. Внезапно до него донесся отчаянный крик — он оглянулся на ходу и увидел, что стая лапландских волков напала на Мурру и рвет ее на части. Он бы и хотел помочь женщине, но склон был слишком крут, и пока Симон поднимался наверх, от Мурры ничего не осталось, кроме клочков одежды и лыж.
В глубокой печали финн-поселенец вернулся домой — как раз в тот час, когда колокола звонили к рождественской заутрене.
Жена его горько расплакалась. Но это не помогло: когда она пошла в хлев задать овцам корму, то обнаружила, что ночью там побывали волки и не оставили в живых ни одной овцы.
— И это только начало, — мрачно сказал хозяин жене. — Можешь каяться сколько угодно, но все равно не миновать нам расплаты за зло, которое мы натворили…
Никто так и не дознался, куда пропала Звездоглазка. Ведь рядом с тем сугробом, где ее оставила Мурра, был замечен лыжный след. Должно быть, какой-нибудь путник забрел в эту глушь, наткнулся на несчастного ребенка и взял его с собой. Надо надеяться, что так оно и было, да только никому не известно, кто был тот путник, в какие края он увез Звездоглазку, и где она обрела новую семью.
Наверное, там ей живется лучше, и счастье не обходит стороной тот дом, а сама она по-прежнему видит то, чего не видят все остальные.
Кнут-музыкант
ил на свете мальчик по имени Кнут. Отца и матери у него не было, поэтому жить ему приходилось у бабушки в бедной хижине на берегу моря. Берег назывался Жемчужным, хотя, если честно, никто никогда не находил здесь даже самой крохотной жемчужины.
Из одежды у Кнута была одна рубашка, одни штаны, одна куртка и одна шапка. Летом он бегал босиком — и это не так уж плохо. А на зиму у него были припасены шерстяные чулки и деревянные башмаки — а это уж совсем хорошо.
Кнут редко бывал сыт, но зато всегда был в отличном настроении. А ведь не так-то просто веселиться, когда от голода сосет под ложечкой!
Бабушка Кнута пряла шерсть, а Кнут носил продавать ее в усадьбу господина Петермана. На деньги, которые приносил Кнут, бабушка покупала ржаную муку, а из муки пекла лепешки. Если выручка оказывалась больше, чем обычно, на столе появлялось даже кислое молоко. Но гораздо чаще приходилось сидеть на одной картошке со своего огорода. Правда, и ее хватало ненадолго — весь огород был не больше бабушкиного одеяла. Много ли соберешь с такого клочка земли?
