Книга Поселок. Тринадцать лет пути. Великий дух и беглецы. Белое платье Золушки (сборник), страница 143. Автор книги Кир Булычев

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Поселок. Тринадцать лет пути. Великий дух и беглецы. Белое платье Золушки (сборник)»

Cтраница 143

Драч подумал, что когда он кончит работу, то прежде, чем замкнуть цепь, он позволит себе несколько секунд, чтобы вспомнить что-то, как полагается напоследок.

Но когда закончил, оказалось, что этих секунд у него нет.

Взрыв раздался неожиданно для всех, кроме усталого вулканолога, который лежал за камнями и думал так же, как Драч. Сопка содрогнулась и взревела. Вулканолог прижался к камням. Два мобиля, которые кружились у кратера, отбросило, как сухие листья, — пилотам еле удалось взять машины под контроль. Оранжевая лава хлынула в старое жерло и апельсиновым соком начала наполнять кратер.

Вулканолог бросился бежать вниз по склону: он знал, что поток лавы через несколько минут пробьется в его сторону…

* * *

Кристина пришла на ту скамейку у речки; было совсем тепло. Она выкупалась в ожидании Драча. Потом почитала. А он не шел. Кристина ждала до сумерек. На обратном пути она остановилась у ворот института и увидела, что с посадочной площадки поднимается большой мобиль. Кристина сказала себе, что в этом мобиле Драч улетает на какое-то задание. Поэтому он и не смог прийти. Но когда он вернется, то обязательно придет к скамейке. И она решила приходить к скамейке каждый день, пока живет здесь.

В большом мобиле в Москву увозили Геворкяна. У сопки он как-то держался, а вернулся — и сдал. У него было слабое сердце, и спасти его могли только в Москве.

Глава 2
Гусар и Золушка

Гусар Павлыш в синем картонном кивере с коротким плюмажем из медной проволоки, белом ментике и сверкающих театральных эполетах, которых гусарам не было положено, выглядел глупо, с грустью сознавал это, но не мог ничего поделать. Чужой монастырь…

Он шел опустевшим центральным туннелем.

На эстраде оркестранты под водительством шумного суетливого толстяка с черными мышиными глазками устанавливали рояль. У двери в зал толпились те, кому не досталось места. Павлыш заглянул поверх их голов.

На сцене под белым щитом с надписью «Селенопорту 50 лет», обвитым венком из синтетических еловых веток, стоял, не зная, куда деть руки, знаменитый профессор из Сорбонны. Он запутался в торжественной речи, и многочисленные создания карнавальной фантазии, заполнившие зал, лишь с большим трудом сохраняли относительную тишину. Глубоко укоренившееся чувство долга заставляло профессора подробно информировать собравшихся о достижениях в селенологии и смежных науках и существенном вкладе лунных баз в освоение космического пространства.

Павлыш оглядел зал. Больше всего там оказалось мушкетеров. Человек сто. Они поглядывали друг на друга недоброжелательно, как случайно встретившиеся на улице женщины в одинаковых платьях, ибо до последнего момента каждый из них полагал, что столь светлая идея пришла в голову лишь ему. Между мушкетерами покачивались высокие колпаки алхимиков, мешая смотреть на сцену, редкие чалмы турецких султанов и квадратные скерли марсиан. Правда, полной уверенности в том, что это карнавальные марсиане, а не сотрудники лунных лабораторий с Короны или П-9, не было.

Павлыш протиснулся сквозь толпу арлекинов и гномов, которым не хватило места в зале. С белого потолка туннеля свисали бусы фонариков и гирлянды бумажных цветов. Оркестр на эстраде уже пробовал инструменты. Нестройные звуки катились по пустому коридору. В такт дроби ударника задрожали цветы над головой. Две цыганки прошли мимо, кутаясь в шали.

— Ты не учла аннигиляционный фактор, — сказала строго цыганка в черной шали с красными цветами.

— И ты меня этим упрекаешь? — возмутилась цыганка в красной шали с зелеными огурцами.

Толстяк, который руководил установкой рояля, догнал Павлыша и сказал ему:

— Галаган, ты несешь полную ответственность.

— За что? — спросил Павлыш.

— Спиро! — позвал с эстрады саксофонист. — Почему не включен микрофон? Гелий не может петь без микрофона.

Павлышу захотелось курить. Он дошел до лестницы на нижний ярус, спустился на один марш. На площадке стоял диванчик, и над ним, в нише, была вытяжка для курильщиков. На диване сидела Золушка в хрустальных башмачках и горько плакала. Золушку обидели: не взяли на бал.

Когда человек плачет, это еще не означает, что его надо немедленно утешать. Плач — дело интимное.

— Здравствуйте, — сказал Павлыш, — я из дворца. Принц сбился с ног, разыскивая вас.

На площадке было полутемно, лампа рядом с диванчиком, схожая со старинным уличным фонарем, не горела. Девушка замерла, замолчала, словно хотела дотерпеть, пока Павлыш уйдет.

— Если вас обидели злые сестры и мачеха, — Павлыша несло, он не мог остановиться, — то достаточно одного вашего слова, даже кивка, и мы тут же отправим их на Землю. На Луне не место обидчикам и клеветникам.

— Меня никто не обижал, — ответила девушка, не оборачиваясь.

— Тогда возвращайтесь во дворец, — предложил Павлыш, — и признайтесь во всем принцу.

— В чем?

— В том, что вы уже помолвлены с бедным, но честным пастухом и не нужны вам бриллиантовые палаты и шелковые альковы…

— У вас плохое настроение? — спросила девушка.

Она могла спросить что угодно, потребовать, чтобы гусар ушел, отстал. Она спросила неожиданное.

— Я весел и доволен жизнью.

— Тогда почему вы со мной заговорили?

— Мне обидно. Вы сидите здесь совсем одна, когда из зала доносятся торжественные речи, а оркестр настраивает трубы. Здесь можно курить?

— Курите, — ответила девушка. Голос ее был настолько ровным и спокойным, будто и не плакала.

Павлыш присел на диванчик, достал зажигалку. Ему хотелось взглянуть на лицо девушки. У нее был странный голос, глуховатый, бедный интонациями, и в то же время внутри его что-то звенело, будто он мог становиться другим и девушка сдерживала его нарочно, чтобы звучал приглушенно. Павлыш щелкнул зажигалкой так, чтобы огонек вспыхнул между ним и девушкой. На секунду высветились профиль, щека, глаз, мочка уха из-под белого парика.

Девушка протянула руку и включила лампу, похожую на уличный фонарь.

— Если вам так интересно поглядеть на меня, — сказала она, — зачем хитрить? К тому же огонек у зажигалки слабенький.

Она повернула лицо к Павлышу и смотрела на него не улыбаясь, как ребенок, позирующий фотографу, ожидающий, что из объектива сейчас вылетит птичка. У девушки было скуластое широкое лицо с большими, чуть раскосыми глазами, которым следовало оказаться черными, а они были светло-серыми. Очень полные, почти негритянские губы приподнимались в уголках, готовые улыбнуться. Белый парик с диадемой чуть сдвинулся, и из-под него выбилась прямая черная прядь.

— Теперь здравствуйте еще раз, — произнес Павлыш. — Я очень рад с вами познакомиться. Павлыш.

— Марина Ким.

— Если я в самом деле могу вам чем-нибудь помочь…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация