И в то же время, как бы ей ни была отвратительна планета, как бы ни возмущала она ее праведную и мятущуюся душу, этот мир ее притягивал и тревожил.
…Клавдия поднялась. Ею владела тревога, неумолимое желание действий. Она не могла больше работать. Она даже не могла думать о работе.
Она подошла к плите, хотела поставить кофе, налила воды, но включать плиту не стала.
Потом прошла в переходник и надела скафандр.
«Я выйду, — повторяла она себе, — я выйду на минуту, дойду до леса. В конце концов, почему я должна неделями сидеть в этой тюрьме?»
Будь на станции кто-нибудь, кроме нее, она никогда бы не позволила себе выйти. Сейчас никого рядом не было. И никто не увидит ее. А потому можно представить себе, что не увидит и непреклонная Клавдия Сун. Нет ее, Клавдии, улетела тоже в горы. И выходила в лес не она, а то нелегальное, неосознанное и формально не существующее естество Клавдии, над которым она не имеет никакой власти.
Клавдия проверила, герметичен ли переходник — все пункты инструкции выхода она соблюдала точно, — и шагнула в лес.
До того она бывала снаружи, разумеется, бывала — по делу. То надо было помочь скауту выгрузить пробы, то сходить в планетарный катер. Но она ни разу не была в лесу. И когда Павлыш полушутя и весьма осторожно уговаривал ее отправиться туда вместе с ним, она сухо отказывалась, давая понять, что необязательными вещами она заниматься не намерена.
Клавдия пересекла поляну, оглянулась. Купола станции и лаборатории смотрели вслед, не одобряя ее поступка.
Ей казалось, что ветер, колеблющий листву, овевает и ее лицо. Она даже провела перчаткой по забралу шлема, проверяя, герметичен ли он. Все было в порядке.
Она вступила в лес, она шла широкой прогалиной медленно, глядя под ноги, чтобы не ошибиться и не наступить на какую-нибудь гадость, потому что ее путешествие по лесу совсем не означало примирения с ним. Это было испытание для себя — если бы вместо леса перед ней был кратер вулкана, возможно, она в таком душевном состоянии спустилась бы и в кратер.
К собственному удивлению, Клавдия с каждым шагом обнаруживала в лесу нечто — то сухой лист, то причудливо изогнутый корень, то пышное движение лишайника, — что ее привлекало своей первозданной красотой и естественностью, всплесками красок, необычностью форм… Клавдия останавливалась, разок даже нагнулась, разглядывая смешного полосатого жучка на длинных ногах.
Жучок при виде Клавдии поднялся на задние лапки и подпрыгнул, и Клавдия не испугалась — она подумала, что он похож на ластящегося щенка, который хочет лизнуть в губы.
Милый жучок промахнулся и обиженно загудел, улетая.
К счастью для Клавдии, она не знала, что яд этого полосатика хотя и не смертелен, но вызывает глубокие незаживающие язвы и, встретив его в лесу, надо бежать без оглядки. Впрочем, она была в скафандре, и ей ничего не грозило.
Улыбаясь смешному жучку, Клавдия проводила его взглядом и хотела было возвращаться, но тут увидела впереди цветы.
Цветы редки на планете — здесь царство простых растений. И чаще всего цветы — это лишь кажущиеся цветами иные существа, даже не обязательно растения.
Клавдия остановилась на небольшой поляне. Центр ее был занят кружком изумрудной травы — травинки блестели, словно намазанные жиром; ближе к деревьям, под нависающим сверху сплетением ветвей, ютились беспомощные нежные комочки — одуванчики, только куда меньше земных и нежнее.
Когда Клавдия приблизилась к одуванчикам, они заколыхались на тонких стеблях, отклоняясь от ветра. Это были одуванчики для Дюймовочки.
Клавдии страшно захотелось дунуть. Дунуть, чтобы они полетели белыми пушинками.
Этого делать было нельзя.
Клавдия даже оглянулась — не подглядывает ли кто-нибудь, не видит ли он преступления?
Лес был тих и безмятежен.
Клавдия немного, на несколько сантиметров, все еще улыбаясь, приподняла забрало шлема и дунула.
Белым облачком пушинки взвились в воздух, закрутились, кидаясь во все стороны.
Несколько невесомых пушинок коснулись ее лица, и Клавдия отмахнулась от этого холодного, щекочущего прикосновения.
И тут же закрыла забрало.
Прикосновение, хоть и было нежным и безвредным, испугало и отрезвило ее. Она быстро выпрямилась.
Зеленые стебельки, на которых только что были одуванчики, спрятались, как живые, под землю.
«Идиотка», — сказала себе Клавдия.
В носу свербило — она успела вдохнуть запах леса, гнилостный, тяжелый, чужой.
Очарование пропало.
Клавдия оглянулась. Лес стоял со всех сторон, неподвижный, настороженный, враждебный чужому.
Она не сразу сообразила, куда ей идти, — было неприятное мгновение нерешительности. Потом сквозь прогалины блеснула крыша купола — она же отошла всего на пятьдесят метров.
Она добежала до купола, сорвала скафандр, бросила его в дезинкамеру и сама тут же перешла в душ.
Горячая, пахнущая лекарственными травами вода хлестала ее. Она мыла лицо, еще и еще раз, все более проникаясь презрением к себе самой. И ей все казалось, что нежное прикосновение пушинок ничем не смыть.
Даже маленький ребенок в поселке не приблизился бы к одуванчикам и, если бы увидел их издали, сразу рассказал бы об этом старшим, потому что нет ничего хуже, чем натолкнуться в лесу на гнездо снежных блох. И взрослые сразу стали бы наблюдать за человеком, увидевшим в лесу гнездо снежных блох, — вернее всего, он заражен и обречен через полчаса или через час потерять рассудок в бешеном припадке… Почти все в поселке прошли через это несчастье, многие по нескольку раз. Из-за этого, когда в прошлом году припадок случился с Олегом, погиб Томас Хинд.
* * *
Что-то Казику в лесу не нравилось. Он был оживлен, кипел жизнью и звуками — это бывает летом, но впереди, куда лежал путь, было куда тише. Может, потому, что там станция, люди распугали зверей? Казик принял эту версию и поспешил дальше.
Пришлось пробираться сквозь завал — видно, здесь была большая буря и на возвышенности лес повалило. Нож Казик держал наготове, двигался бесшумно, стараясь быть незаметным и проскальзывать как тень. Но он задержался в этом завале, все равно здесь не побежишь, да и в трухлявых деревьях любят прятаться всякие гады.
Издали Казик заметил обтянутое паутиной жилище Чистоплюя и обежал его стороной. И тут же учуял стаю шакалов.
От них далеко пахнет в лесу — они никого не боятся и гонят добычу. Чаще они нападают в одиночку, они неутомимы и злы, но иногда собираются в стаю — такая стая напала в прошлом году на Дика с Марьяной. Вот почему в лесу так тихо.
«Ничего, — сказал себе Казик, — от вас мы убежим».
Шакалы тоже почуяли Казика. Первого шакала он углядел, когда пробирался через лощину, и пришлось идти медленнее.
