– Чего зовешь? – Дверь землянки отворилась, оттуда шибануло спертым воздухом, полным запахов дыма и гнили. В темном проеме показалась седая, взлохмаченная голова, а за ней выдвинулся исполинского роста старик. Даже Ясень был ниже его на голову. В руке старец сжимал громадный посох – слегка ошкуренный березовый ствол.
– Вот, Дубовит, – Ясень отступил на шаг, – Лычко вернулся, привел чужаков. Что с ними делать?
Старик, явно волхв, а может быть и сам вождь, окинул викингов взглядом прозрачных, словно речная вода, глаз. Лицо его избороздили морщины, а волосы грязно-белыми волнами падали на плечи. Но взор оставался острым, а спина – прямой. Такой, если надо, кабана завалит голыми руками.
– А ты, волхв… – с усилием промолвил Дубовит, мрачно воззрившись на Ингьяльда, лицо которого неожиданно покрылось мелкими капельками пота, – не пробуй на нас свои заклятия. Мы тоже кое-что умеем. Наше искусство старое… Если нынешнее хитрее, то наше – сильнее. Я-то твой коварный удар отражу, а вот отобьешь ли мой, которым можно дробить скалы?
Молодой эриль вздрогнул, отвел глаза.
– Буян, Овсень, – позвал дед. Сквозь толпу протискивались еще два старца, таких же огромных, мощных, похожих на бородатые скалы. В лесном племени если кто и доживал до старости, то только самый сильный, ловкий и умелый.
Сошлись втроем в кружок, принялись совещаться. Нерейд сделал шажок, пытаясь подслушать, даже уши вытянул, но под суровым взглядом Ясеня как-то потерялся, отступил.
– Его помнят старым самые древние невры, – сообщил Лычко. – Как он скажет, так и будет. Даже, главный охотник, – русич кивнул на Ясеня, – не пойдет против слова Дубовита.
Старики расступились, похожие на шагающие деревья, Дубовит выступил чуть вперед, кашлянул, прочищая горло.
– Мы решили, – сказал он с таким рокотом, точно в глотке у старого волхва вертелись жернова, – Лычко привел их сюда без злого умысла. Пусть идут себе дальше…
Со стороны тиверцев послышались вздохи облегчения, за спиной Ивара загомонили его воины. Сам конунг ощутил, как расслабилась закаменевшая в нервном ожидании спина.
Толпившиеся вокруг невры разочарованно загудели. кто-то зло сплюнул, другой помянул Ящера. Оно и понятно: в темном лесу развлечений мало, всякий хотел посмотреть, какого цвета кровь у чужаков.
– Благодарим за милость, – сказал Лычко, – но позвольте слово молвить!
Нерейд вытаращился на русича, явно хотел удержал его: «Стой, куда ты! Выпустили, и ладно!» На лице Ясеня мелькнуло удивление. Даже Ивар ощутил желание остановить нарывающегося на неприятности соратника.
Волхв, вознамерившийся уже спуститься в землянку, развернулся, буркнул недовольно:
– Говори.
– Я знаю, что вам нет дела ни до чего творящегося за границами Леса, – голос Лычко звучал твердо, хотя по напряженным плечам видно было, что он волнуется, – но сейчас все изменилось! С юга идет страшная угроза, эта коснется и вас! Если не вылезете из теплых жилищ, не поднимете зада от мягких шкур, то скоро враги ворвутся сюда!
– Это ты о чем? – хмыкнул Ясень, небрежно помахивая секирой. От его взмахов гудел воздух.
– Из Степи надвигается новый враг, – продолжил Лычко. – Беспощадный и многочисленный. Еще немного – и те, кто живет южнее вас, не выдержат и степняки придут сюда…
– Не дойдут, – лениво прогудел Дубовит, – Лес не пустит. А доберутся – мы их всех уложим под дерновое одеяло. Впервой, что ли… Помню, как этих, гиксосов, успокаивали, те все тоже хотели мир завоевать… Вот Ящер им обрадовался, должно быть!
– Новых врагов больше, чем звезд на небе и листьев на деревьях. – Русич продолжал настаивать, но слушали его без особого интереса. Невры зевали, переговаривались о чем-то. – Они пройдут и чугайстырей и мавок, не испугаются леших и упырей, а Лес вырубят на дрова!
– Это вряд ли! – Ясень угрожающе развел руки, огромный, свирепый. – Для этого им придется перебить нас всех.
– Поверь мне, они на это способны. – Лычко понизил голос, в нем звучала искренняя мука. – Если дойдут сюда. Если же вы выйдете из Леса, станете плечом к плечу с другими, кто отражает нашествие, то сможем остановить еще в Степи, не пустить дальше!
– Зря пытаешься выманить нас из Леса. – Дубовит посуровел, седые брови сошлись над длинным носом. – Нам все эти свары что драки между муравьями с разных куч. Если кто отважится на нас напасть, то головы ему не сносить, а между собой вы разбирайтесь сами.
Лычко побледнел, отшатнулся. Понял, что это последнее слово старого волхва, что дальше говорить бесполезно.
– Идите, – Дубовит махнул рукой, скрюченные, коричневые пальцы едва разгибались и походили на сучки, – и не задерживайтесь на наших землях. Охотники проследят.
Ясень выразительно ухмыльнулся.
– Они не считают тебя невром, – сказал Ивар, когда Лычко повернулся. На его лице застыла растерянность, в увлажнившихся глазах мутнела обида.
– Любой, кто ушел, считается для племени мертвым, – тяжело вздохнул русич. – Сам видишь, какая силища, а зря пропадает в этой чаще!
– Боюсь представить, что сотворили бы они, высунувшись из леса. – Ингьяльд передернул плечами. – А сидя здесь, зарастут мхом, разленятся совсем, потеряют силу. Сколько народов, которые стремились спрятаться, сгинуло!
– Но от тех хоть слава осталась. – Лычко выглядел хмурым, встреча с родичами не принесла ему радости. – А о нас скоро только в сказках и вспомнят. Мол, жили такие люди-оборотни. Но их винить трудно: невры хоть честные, врать просто не умеют… Большинство людей в иных племенах громко орут, когда надо постоять за родину, но как доходит до дела, разбредаются по домам. Шевелиться начинают, когда жареный петух клюнет пониже спины, в тот день, когда враг в их огород заберется. А тогда уже бывает поздно…
Ивар ощутил, что сказанное каким-то боком относится к нему, но смолчал, не стал лезть в разговор.
Селение осталось позади, запах дыма улетучился, все забил аромат свежей листвы. Вновь начался лес, дикий, нехоженый. Невры, если и бродили тут, то, несмотря на огромные размеры, следов не оставляли. В кронах тревожно перекликались птицы.
Ивар краем глаза ловил проносящиеся меж кустов серые тени. Не особенно прятались, сверкали желтыми глазами. Невры-охотники в волчьем обличье выполняли приказ старого волхва – провожали чужаков.
Чтобы тем не пришло в голову сотворить какую-нибудь глупость.
Дальше леса не было. Торчали отдельные деревца, но жалкие, искривленные – не чета тем лесным великанам, что шумели за спиной.
– И что это такое? – спросил Нерейд, с недоумением вглядываясь в открывшуюся впереди мешанину островков, полосок воды, колышущихся зарослей камыша и неестественно зеленых лужаек.
– Болото, – ответил Ингьяльд, словно Болтун страдал слепотой.
Воздух дрожал от дружного кваканья. Сидящая на большом листе кувшинки изумрудная жаба, покрытая крупными, с горошину, бородавками, некоторое время созерцала викингов с явным неодобрением, потом, видимо, решила, что они – существа подозрительные. Лист чуть качнулся, послышалось бульканье, и жаба исчезла.
