— Нога, — сказал Михаил ошарашено.
Я посветил фонарем на педали. Та же картина. Щипцы, ухватившие лодыжку и насквозь прокомпостировавшие ее. Вот тебе и замочек с ноготочек! Коварная приманка!
— «Секретка», — посоветовал Мишка голосом, полным терпения и страдания. — Ищи!
«Секретку», размыкающую мертвую хватку щипцов, мы не нашли, система была продумана изуверски-хитроумно. Я вытащил из сумки с нашим преступным инструментом ножовку. Страха не было. Была стерильная опустошенность мыслей. С гудевшей головой, перемазавшись в крови, я пилил проклятый капкан, чей демонтаж без специального съемника исключался. Полотно было отменное, японское, но одно я сломал, а затем сломал и запасное. Опять начались поиски «секретки». Фонарик светил уже как догорающая спичка. Мишка сопел, закрыв глаза от боли. Голова его моталась, как у дохлой курицы. Наконец под сиденьем нащупался бугорок кнопки. Щелк! Мишка взвизгнул. Щипцы разжались и теперь напоминали клешни обороняющегося краба. Крови на их лазурной синеве не было. Я поднял на себе куртку, влез липкой, в коросте засыхающей крови рукой под рубаху и отодрал клок от майки, выдернув его из-под полы. Затем приступил к перевязке.
В фонаре красненько тлела спиралька лампочки. Мы не сказали друг другу ни слова. Сунули воровские атрибуты в сумку, потоптались: не забыли ли что? — и вышли. Я хотел промямлить — не судьба, мол, или чего-то в этом духе, но промолчал. Лучше было промолчать.
Повесили сломанные замки.
— Аккумулятор! — вспомнил Мишка.
В эту минуту по стене гаража резанул свет, и нас пригвоздили к месту приближающиеся, как удавьи зенки, круги фар. Не сговариваясь, мы прыгнули в узкую щель между гаражей, повалившись в снег и в грязь. Мимо, ныряя носом на ухабах, проехала машина. Я с ужасом постиг: милицейский патруль! Желтый фургон! Машина развернулась, вновь проехала мимо и скрылась.
— Аккумулятор! — простонал Михаил. — Там же инвентарный номер! Я его у себя с базы спер!
Я вернулся в гараж. С трудом вытащил тяжеленную коробку. Глянул в салон: смятые коврики и лужа кровищи. Затем на полках увидел в последнем озарении догорающей спички четыре новеньких шипованных баллона. На ощупь снял их со стеллажа. Сумку с аккумулятором повесил себе на плечо, один баллон, как спасательный круг, надел на шею, подхватил три остальных…
— Ну, чего ты? — рявкнул из-за двери Михаил свирепым шепотом.
Я вышел из гаража, как статуя Командора в своеобразном жабо.
Сказал:
— Чтоб не пустыми.
— Чтоб тебе пусто было! — уточнил Михаил, скрежетнув зубами, но баллоны взял, помог.
Когда мы пробирались к моей «Волге», повалил тяжелый мокрый снег, таявший на нас, грязных, распаренных, едва к нам прикоснувшись.
Я завел машину. Включил габариты. Сказал:
— В больницу нельзя.
— У Володьки Крохина жена… — поморщился Мишка от боли, — врачиха, по-моему…
Я посмотрел на часы. Половина первого ночи.
Володька, хорошо, не спал. Творил. Боролся со словом. К позднему визиту и моему диковатому видку отнесся спокойно. Я объяснил ситуацию: Мишка поранился, нужен свой врач — чтобы без протокола, и будь добр, если имеются вопросы, оставь их при себе.
— Ладно, — он лениво потянулся к пальто, — Алла как раз дежурит, так что вовремя подгадали. Едем.
Ни ахов, ни расспросов, будто я трешник пришел занять. Надежный мужик. Вот с кем дела делать! Но другие интересы у человека.
Ахи и расспросы начались в больнице, в ночной, залитой светом приемной. Алка вообще баба любопытная, я ее давно знаю, в одном классе учились, и любовь у нас была — в смысле целовались в подъезде и в кино ходили, но женщина она хоть и ничего так — блондиночка, все при ней, но въедливая, черт, обидчивая и любопытная беспредельно.
— На что-то похоже, — сказала она, обильно поливая раны перекисью водорода. — Собачьи покусы, по-моему, честное слово…
— Это похоже на собачьи покусы, как… — Мишка приоткрыл мутные глаза. Помедлил, глядя на розовощекого и пухлого доктора, на минутку заглянувшего в кабинет. — Как этот вот… — кивнул, — на тень отца Гамлета… Покусы! Хрена себе!
— Ну все же… — настаивала Алка.
Вовик рыкнул: вопросы завтра, сейчас действуй! Надулась, покачала права, но травмы зашила, обработала, перебинтовала и, вкатив Мишке укол, сказала, чтобы через день приходил вновь. Вскоре я, вышибая, как в ознобе, чечетку на педали акселератора, рассекал ночные туманы на шоссе, доставляя Михаила к его пенатам. Вовик — сама невозмутимость, сидел рядом со мной, глядя на пожираемый светом фар асфальт.
Когда Мишка, матюкаясь, вылез и отправился через сугробы к родной избе, я почувствовал, что устал бесконечно, до такой глухоты всей нервной системы, что не хотелось ничего, даже спать не хотелось. Полная прострация.
Посидели, молча выкурили по сигарете. Дым драл глаза и глотку невыносимо, по-ночному. Затем погнали обратно.
— Стой, — сказал Володька, едва мы повернули с магистрали на нашу улицу. Открыл дверцу, задрав голову, посмотрел на мертвую стену спящего дома. Я тоже. Издалека докатилось — дом Марины. И — два светящихся окна ее квартиры. И вдруг отрезвленно и больно постиг, что окна эти Володька приметил еще издалека, и свет их ему — ох как небезразличен!
— Двушка есть? — спросил он, скрывая волнение.
Я дал двушку. Он вылез. Сказал в приоткрытую дверь:
— Я тут… сам. Пешком. Да, знаешь, в случае чего подтверди Алке: сломалась машина, и я с вами до утра ковырялся. А то и так ходит немым укором…
— Хорошо.
Как я относился к нему в этот момент? Да никак. Обида была. Жгучая и морозная обида. Ни на что, ни на кого, а на весь мир в целом. Я, только я — пасынок фортуны — был достоин этой женщины! Да и еще многого, что никак не шло в руки: жизни, где каждый день — событие, большого дела, славы… Неужели все это для кого-то, а не для меня?
Сырая улица. Провисшие от снега провода. Дробящиеся огни фонарей в забрызганном грязью лобовом стекле. Одиночество. Зачем живу?
Владимир Крохин
После загадочных историй с раненым другом и интервью — его мне пришлось написать, возникла надежда, что с ремонтом машины нашего главного Игорь все-таки подсобит, но нет — он куда-то исчез. Пришлось идти на поклон к Эдику. Эдик заломил цену: триста рублей — ровно вдвое больше суммы, подсчитанной Игорем и уже шефу названной! Я заметался, как попугай в клетке, увидевший кота. Попробовал сунуться на станции техобслуживания: или очередь на месяцы, или нехватка запчастей, а в конечной итоге — те же три сотни, а то и покруче. Ожесточившись, договорился с Эдиком так: двести рублей. Работаем сообща. Пятьдесят рублей — краденные из таксопарка детали, остальное пополам. Таким образом, оставшись человеком слова, я зарабатывал четвертной билет, ха-ха.
