— Глобал знает один господь бог, — улыбнулся Кларк. — Потому как он же знает частности. А мы в состоянии лишь строить модели. На том или ином уровне. Кстати, одна из самых любопытных моделей будущего та, что два лагеря сегодняшнего общественного устройства придут к равнозначным результатам. У нас будет единая супермонополия с президентом во главе… — Он прислушался. — По-моему, телефон… Нет? Сегодня я отпустил прислугу… Пойдемте в дом. Я порядком замерз. Продолжим беседу за чашкой чая. — Он открыл дверь на веранду, снял с антилопьих рогов на стене связку ключей, копаясь в них, сказал: — Я пойду в погреб, принесу ветчину. Сегодня мы обслуживаем себя сами. Истопник приедет вечером, остальные завтра. Сервис по воскресеньям — это дорого. Я Плюшкин, да?
— Вы — мистер Кларк, — ответил Прошин. — Где ваш чай?
— Чай? На кухне. В такой красивой буржуазной баночке. Да вы сидите, я сам…
Он ушел. Прошин прислонился к камину, провел ладонями по горячим плиткам изразцов.
«Как приятно тепло замерзшей плоти, и как приятен мороз — разгоряченной… Но — умеренные. Небольшое отклонение — боль. Диапазон наслаждения узок, ничтожен. Как слаб даже самый сильный человек…»
Веранда, она же столовая, была таковой, каковой и положено ей быть в доме миллионера. Шкуры белых мишек на полу, выцветшие полотна в почерневшей позолоте рам, изысканно одинокие на беленых стенах; кованая люстра с плафонами желтого стекла на лепном потолке; над диваном, между головами носорога и кабана, — распластанная шкура ягуара; в углу на полке — мангуста, обвитая издыхающей в ее зубах коброй. По всей вероятности, мистер Кларк увлекался охотой. Впрочем, над камином висело фото молодого человека в тропическом шлеме, в шортах и с винтовкой в руках. Внешне молодой человек напоминал хозяина дома, но портрет обрамляла траурная кайма. Тут можно было строить догадки, но кто именно был запечатлен на портрете и чьи это трофеи, Прошин расспрашивать не хотел.
Кларк явился с подносом в одной руке и со свистящим чайником в другой.
— Леша, — сказал серьезно. — У вас обычай… Надо выпивать и стать друзьями, да? К тому же на улице очень мерзко. Я захватил с собой виски. Оцените: «Glen Fidditch». Плюшкин угощал своего гостя чем-то другим, не правда ли? Ну, выпьем по чарочке винца-леденца?
— Дерябнем, — согласился Прошин.
— Что?
— Выпьем, говорю.
— И продолжим наши разговоры.
— И продолжим наши разговоры.
— Вы сказали: проблема занятости, — начал Кларк. — Да, она существует. Но что значит — безработный? Это человек, имеющий пособие; пусть небольшое, но ведь он не сидит сложа руки… Он подрабатывает, ищет постоянную службу… Понимаете? Это — жизнь…
— Ваши бы слова да богу в уши.
— А хороший специалист вообще избавлен от поисков места. У нас прекрасно живется хорошим специалистам. Не верите? — Он лукаво прищурился. — Оставайтесь, беру вас к себе… Убедитесь. Хотите?
— Нет.
— Почему?
— Потому что никто не любит перебежчиков. Затем, мне не нравится ваш климат. Дожди, слякоть; капает, хлюпает.
— У меня есть филиал в Юго-Восточной Азии. Океан, пальмы, кокосы, зной. Я езжу туда каждую зиму. Устраивает?
— Послушайте, — спросил Алексей задумчиво. — У вас есть деньги. А почему бы вам не послать все к черту, не работать по двенадцать часов в день, а продать свою фирму и переехать туда? И жить без забот.
Кларк уткнулся в него непонимающим взглядом.
— Я… не поймал смысл…
— У вас есть деньги, — повторил Прошин громко. — Достаточно денег, чтобы не работать. Почему бы вам…
— Но фирма?! — воскликнул Кларк. — Я же должен… Нет, что-то не понимаю.
— Шучу, — отмахнулся Прошин. — Это была шутка. Анекдот!
— А! — сказал Кларк и на всякий случай захохотал.
Прошин разливал чай в большие фаянсовые кружки.
— Мы не выпили за дружбу, — спохватился Кларк. — У нас с ней не всегда ладится… А жаль! Ведь главное, чтобы спираль не обломалась… Так?
— Вы знаете, что может погубить человечество? — внезапно спросил Прошин. — Его могут погубить дурацкие вещи, сопричастные такой умной философской и социальной категории, как сознание людей. Его могут погубить мещанство, страсть иметь все больше и больше, трата денег на оборону и пустые развлечения, а не на медицину и космос. То, что мы сделали с планетой, необратимо; если мыслить в масштабе эволюции — Земля подобна раковому больному. А миллионы работают не на то, чтобы объединить усилия, распределить все очень в меру и поровну для своих нужд и думать, как выбираться отсюда живыми; миллионы работают на бомбы, алкоголь, никотин, наркотики, дурные увеселения, армии, собственные дома и квартиры. И это — их главное, их смысл. Тысячи людей месяцами, в заботах и не замечают неба над головой. Тысячи людей и у нас, и у вас. И не вместе мы из-за сознания человеческого. Из-за непонимания, что выбираться надо дружно, скопом! А мы готовы погибнуть скопом. На смех звездам, которые, по идее, обязаны были бы покорить.
— У вас… как это… высокое сознание? — полуутвердительно спросил Кларк.
Прошин устало улыбнулся.
— Мое сознание… Если… в плане социальном, тогда оно в данном монологе ни при чем. Он построен на логике и на доморощенной философии.
Кларк покрутил кистью руки.
— Увильнули. Но ладно. Значит, по-вашему, долой нации, границы, как это… уравниловка, униформа, единый строй, единая цель?
— С униформой вы хватили лишку. Границы и нации? Когда-нибудь они станут анахронизмом… Но сейчас все сказанное конечно же утопия. Во-первых, не всем понравится уравниловка. Некоторым расстаться с излишком труднее, чем с жизнью. У вас, к примеру, миллионы, у меня… два, скажем, магнитофона. Проблема — кто первый откажется.
— А вы? — спросил Кларк.
— А я — пожалуйста, — сказал Прошин. — Но — с гарантией цепной реакции.
— Хм, — сказал Кларк, погрузившись в раздумье.
Замолчал и Прошин. И вдруг его охватила досада: все рассуждения показались наивными и глупыми безмерно.
«Чего распространяюсь? Ах, да, плачу за квартиру… разговорами на русском языке! Осуждаю человечество… Пророчествую, как жить надо. Но перед кем? Перед тем, для кого отдохнуть в Африке или на Гавайях — как для меня в Крыму; кому сменить машину, как мне — галстук; в чьих руках люди, корабли, самолеты… А я? Пшик».
И вспомнилась лаборатория, Чукавин, Авдеев; мелькнул перед глазами работяга-холодильник, мерно гудящий в пустой квартире…
Он был всего лишь гость, прохожий в этом доме; скоро обратно, обратно навсегда, и весь этот разговор ничего не стоит — waste of breath, тающая без следа болтовня. Да она и растаяла уже.
— Вы рассуждаете с позиции маленького человека, — наставительно произнес Кларк. — Мысли ваши забавны, но и только. За ними нет, как это… тылов: реальных проектов общественного переустройства. Однако большего счастья, чем быть маленьким человеком, тоже нет! Ха-ха.
