«Физика, химия, биология, электроника… Если разобраться — здесь, на этом пятачке, слились пути человеческой мысли, идущие из забвенных тысячелетий к дню настоящему. Тех тысячелетий, когда, если верить Дарвину, жили-были наши мохнатые, некультурные предки, не знавшие рака и операционной чистоты; дробили черепа носорогам или просто непонравившимся и великолепно, безо всяких философий, религий и нравственных мук, прожигали свое время присутствия в живой природе. Обезьяны вышли в люди; кто не успел — тех диалектике не достать, хана обезьяньей диалектике — человек не позволит развернуться. Человек: металл, электроника, физика, химия. Атомная бомба. Тоже, кстати, объективный продукт развития. Развивается все. Наука о раке тоже. А вдруг… путь к искоренению этой болезни — и он один из великих и долгих путей к познанию, — вдруг и он разветвится и вылезет из него отросточек, и отросточек объективный, типа атомной бомбы?»
«Эх, — сказал Второй. — Потешная ты сволота. И рассужденьица твои — живот надорвешь: речь над могилкой, где Колина идейка захоронена. Нет, я, в общем-то, не осуждаю, да и отступать поздно…»
«Ну… посоветуй… что-нибудь».
«Так ведь… я тут при чем?» — поспешно сказал Второй и исчез.
…Руки хирурга. Они завораживали властной, скупой точностью движений: ни одного сбива, заминки, паузы. Работал мастер.
Прошин уважительно всмотрелся в закрытое маской лицо, отметил: женщина… и — чуть не проглотил жвачку — Таня!
— Пойдемте, — ударил в ухо шепот Соловьева. — Пора.
И через минуту они болтали ногами, стряхивая полиэтиленовую обувку.
— Если хотите, потом проведу вас в радиологию, — предлагал Соловьев. — Очень интересно!
— Спасибо, — отрезал Прошин, с облегчением сдирая надоевшую повязку. — Достопримечательностей достаточно. К директору!
Директор принял их вкупе с главврачом. Беседа носила короткий и исключительно деловой характер.
— Сколько вам надо денег? — с места в карьер начал директор.
— Пока нам ничего не надо, — ответил Прошин. — Но это пока.
— Так. А когда будет надо?
Прошин возвел глаза к потолку.
— Через полгода…
— Вот так, да? — настороженно спросил главврач и понимающе переглянулся с директором. — А что вы вообще думаете об анализаторе?
— Трудная это задача, — выдавил Прошин, погружая ногти в ладони. — Но выполнимая. Гарантий, конечно, сами понимаете…
Соловьев в разговор не встревал. Он был в опале.
— Тогда подождем полгода, — заметил директор и забарабанил пальцами по столу, что, видимо, означало у него конец беседы.
С тем они и покинули кабинет начальства, ощущая на себе снисходительные взгляды…
— Вы очень правильно вели разговор! — восхищался простодушный Соловьев, вприпрыжку скакавший за Прошиным. — А они оплатят… — Тут он столкнулся с какой-то женщиной.
Та пристально вгляделась в него, не слушая извинений, воскликнула:
— Игорь Александрович! Я же ищу вас! — И повисла у Соловьева на шее.
— Будьте любезны… — выпучив глаза, забормотал тот, высвобождаясь из объятий. — Э… чем могу?..
— Профессор! — с плаксивым пафосом сказала странная женщина. — Вы спасли мне жизнь! Помните? Моя фамилия Ларионова… Вы лечили меня. Я из Свердловска. Сейчас в командировке… У меня все хорошо, замечательно! Год назад дочь родилась… О, как я вам благодарна, профессор!
— А… — протянул Соловьев, не припоминая. — Рад. Весьма. Только я не профессор… пока… э…
— Игорь Александрович, дорогой, — горячо говорила она, доставая из хозяйственной сумки букетик гвоздик и коньяк, — возьмите, пожалуйста… Простите, что так скромно…
От коньяка Соловьев с ужасом отказался. Цветы после долгих уговоров принял.
— Я сейчас вообще-то в радиологии работаю, — поделился он не к месту, рассматривая гвоздики. — Ушел я из хирургии-то…
К Прошину, поначалу иронично воспринявшему эту сцену, подкатила острая, болезненная зависть… Он тоже почувствовал себя жрецом этого храма — последнего оплота людской надежды; спасителем, причастным к великому страданию и тайне; и желалось ему одного — правдивости этого чувства.
Соловьев наконец освободился, и они отправились к гардеробу.
Увидев через стеклянную дверь мартовскую синеву неба, лужи, почерневший снег, Прошин почувствовал: словно после долгого заточения он вырвался на свободу. Стало даже легче дышать, хотя воздух клиники был везде одинаково душен и скорбен больничным своим запахом мытого линолеума, хлорки и йода.
Прошин не торопясь одевался, осматривал холл. И думал о том, чему так завидовал: о власти врача, выше которой нет на земле. Что абсолютная власть чиновника? Она — тупик. Далее идти некуда, и остается мечтать о невозможном: о невозвратимой молодости и бессмертии. А власть врача божественна, и самые сильные тоже в трепете перед ней.
— Послушайте, — сказал Прошин одеревеневшим голосом. — А вы сами, когда перебродили и успокоились, какого мнения об анализаторе? Я имею в виду глобал.
— Ну, для глобала мы люди маленькие, — невесело усмехнулся Соловьев, — а если говорить «за глобал», то аппаратура эта… локальна. Она необходима; возможно, что и окажет на лечение опухолей существенное влияние, но механизма их образования не раскроет… нет. Однако жизни спасет многим… я так думаю.
— А почему все же… — рассматривая свой перстень, спросил Алексей, — мы… никак не одолеем эту заразу?
— Вероятно, нужен один человек, — сказал Соловьев просто. — Человек, умеющий обобщать. Не обязательно гений. А у нас та же проблема, что и везде: куча узких специалистов, поднимающих на щит лишь собственную область знания. Один знает, что такое клизма, другой — как ее ставить, третий — куда.
«А если такой человек — я? — укололо Прошина. — И даже не в том дело, что я умею обобщать! Я взялся бы за такую игру и бился бы до конца… Но ведь и тут есть своя кухня, диссертации, всякие поездки… Нет. На это мне было бы как раз наплевать. А если… попробовать?»
«Поздно, Леша», — сказал Второй.
В пятницу вечером состоялось заседание партбюро, куца был вызван Прошин. Войдя, он, к немалому своему удивлению, помимо себя обнаружил в комнате еще нескольких лиц, в состав партбюро не входивших, — Лукьянова, Чукавина, Воронину и начальника мастерской.
У Прошина забрезжило смутное ощущение опасности. Сам собой начался перебор возможных неприятностей, но, как обычно, фортуна выкинула непредвиденный трюк: Лукьянов жестом фокусника вытащил из-за спины блестящую титановую коробку замка и положил ее на стол перед начальством.
«Ой-ей-ей-ей!» — заверещал Второй, куда-то пропадая… Секретарь партбюро кивнул Лукьянову.
— Товарищи, — обратился Лукьянов к президиуму. — Сюда, на партбюро, пришли сотрудники нашей лаборатории. Как партийные, так и беспартийные. Пришли, чтобы поговорить о нашем руководителе — товарище Прошине.
