Пью кофе, обретая ясность мышления и вместе с ним успокоительный вывод: ссориться, конечно, надо реже, но бесконфликтность, что ни говори, — утопия, люди для конфликтов и созданы. Да и жизнь — вечный конфликт всего сущего между собой. Что же касается искусства, достаточно того, что оно — отражение жизни. А, в сторону философию! Мужа я люблю, он меня, кажется, тоже, остальное приложится.
С завтраком кончено, начинается операция под кодовым названием «зеркало и женщина». Слава богу, пока процедура эта особенных косметических ухищрений не требует. Пока. А чему быть после? Вопрос, вгоняющий меня в уныние беспросветное. И обоснованное. Беда во внешности, в том козыре, что, став битой картой, сведет всю мою игру к проигрышу разгромному. Имею в виду игру в театре, кино, но подразумевается под ней жизнь. Моя жизнь. Вот, пожалуйста, конфликт. Красоты и течения времени, жизнь убивающего. Сегодня какое-то философское утро, в самом деле — мудрое. Сплошные каламбуры.
Смотрюсь в зеркало. Ну, ничего так — глазки, губки, овал лица… Редкостной красоты в себе не нахожу, хотя твердят, что красива я именно что редкостно. Всерьез об этой уникальной моей смазливости разговор зашел на киностудии, куда притащили меня прямо с дипломного спектакля. У них установка была: найти красавицу и чтобы обязательно редкостную. И вот, стало быть, нашли. Повезло. В первую очередь повезло, естественно, мне, поскольку играла не красоточку и даже не редкостную красоточку, а ту большую роль, о которой отвлеченно мечтают актрисы в час тоски, одновременно и обреченно сознавая, что в жизни так не везет. Итак, подфартило, был звездный миг славы: интервью, приглашение в театр, узнавание в глазах прохожих… Собственно, все это не в прошлом… Наоборот! Сейчас все видят во мне первую героиню. И иного усматривать не желают. Что значит — перестаралась. Теперь имеется ярлык — характерная актриса. Нет, предложений полно, но каких? Принцесса в фильме-сказке, устроит? Нет? Тогда — прелестная мадемуазель в эпизоде сериала о событиях века минувшего. Не нравится это — еще три сценария: два о проблемах сельского социалистического хозяйства и его кинодостижениях, один — что-то в стиле «любовь-кровь» из конверта с эмблемой очень периферийной киностудии. Вывод прост и неутешителен: серьезные режиссеры заниматься со мной не хотят. В театре наш главный мне напрямик сказал: «Не обижайся, Марина, но тебя я взял по принципу „авось сгодится“. Про запас. Одну роль дам, однако считай, в нее ты просто вписалась. Ты способная девочка, но с тобой трудно, у тебя изъян — слишком красива. Это называется: внешность актрисы. В прошлом веке тебе бы блистать, но сейчас иные критерии. Нужны живые люди. Реальные. И чаще рожи нужнее, чем лица. Пойми, ты можешь превосходить по внутренней своей глубине десяток этих рож, взятых вкупе, но режиссеру мороки с тобой все равно однозначно куда больше. Так что так: вот тебе роль, будь при деле, снимайся и жди перемен. А лучше — ищи их». Словом, дальше — твое личное горе. Что ж, спасибо главному и на том. Спасибо за роль, спасибо за правду. Ждать перемен — это, я давно поняла, бесполезно, если их ждать, они всегда к худшему, а вот насчет того, чтобы искать, — занятие перспективнее. Во всяком случае, напроситься на пробы в хороший фильм мне удалось. И, что примечательно, фильм комедийный. Если со своей физиономией прорвусь в комедию… держитесь, маловеры, за бока! Но это мечты. Конкуренты слишком сильны естественными, откровенно комедийными признаками своей наружности, и по сравнению шансы мои колеблются где-то возле нуля. Однако — посмотрим. На этом вопросе день сегодняшний должен поставить точку.
Смотрю на часы, и вдруг издалека доходит ошеломляющее воспоминание: радио! Вот-вот должно быть начало записи! Забыла! Ведь убьют же! Господи, как прав муж в претензиях относительно расхлябанности его дуры жены! Надеваю дубленку, сапоги, запихиваю в сумку ключи, кошелек… Ах да, еще паспорт!
Мелькает: Радио. Киностудия, там пообедаю… Магазины. Сетка где, черт?! Спектакль, примирение с мужем. А, посуду опять не успела… Поздно.
Мчусь.
Владимир Крохин
Проснулся, и на меня неудержимо навалилась явь: звон будильника, тупая безжалостная боль в висках, сонная одурь и сквозь ее зыбкую кисею, наполненную тенями ускользающего сна, — аксессуары окружающего меня мира, а именно — квартиры Сашки Козловского, писателя-сатирика-юмориста весьма средней руки; квартиры, вмещавшей стандартное барахло типа шкафа, стола, телевизора и им подобного. Кровати. На кровати, на сбившейся желтовато-серой простыне возлежал я, в осколки разбитый вчерашней пьянкой и ранним сегодняшним пробуждением. Состояние мое было близко к состоянию трупа. Я полагал, легче умереть, чем встать. Но вставать было надо.
Я сунул ноги в холодные сырые башмаки. Постепенно ко мне возвращались все пять присущих людям чувств и способность прогнозировать необходимые действия, хотя при мысли о физической сложности некоторых из них я испытывал затравленную тоску. Предметы приобретали четкие контуры, я уже различал пыль на мебели, всякие полутона, осязал запахи, и они были неприятны: в атмосфере квартиры стоял и цвел букет трех перегаров: винного, табачного и чесночного. Дух этот был тяжел и плотен до удивления.
Из соседней комнаты слышался храп и горестные постанывания Козловского. Он еще спал, счастливчик.
Холодильник пустовал, если не считать сырых бифштексов-полуфабрикатов в целлофановой упаковке и пакета молока. Больше — ничего, трудно живут сатирики. Я срезал тупым и сальным ножом уголок картонной пирамидки и осторожно глотнул… Тьфу, так и знал! Проклятье! То, что было молоком, превратилось в вонючую творожную кашу. Я выплюнул ее в раковину.
На кухонном столе обнаружились полбутылки водки, два апельсина и старый, тронутый белесой плесенью, словно прокаженный, хлеб. Я выжал из одного апельсина сок в кружку и таким образом покончил с завтраком. Затем оттянул рычажок замка, вышел и тихонечко притворил за собой дверь.
Ну и мороз! Как в ледниковый период. Картер замерз наглухо. Три минуты заводной ручкой вращал коленвал. После такого пробуждения — в состоянии общего воспаления всего организма, со штормом в мозгах — дело это изнуряющее, хотя и заменяет некоторым образом полезную для здоровья физзарядку.
Проклятый звон в голове и дрожь в ногах… И замерзшая печка тарахтит, как кофемолка. Что бы я сейчас хотел — ароматно дымящегося кофе. В чашке стиля рококо. Резину пора менять. Не дорога, каток. Выхлоп из машин, как пар из чайников. Поземка тоже как пар. В долине гейзеров. Из-под земли, земли дыханье… Стелющаяся дымка. Кофейку бы!
В 13.00, в понедельник, у нас в редакции планерка. Сегодня понедельник. До 13.00 я, завотделом фельетонов, а вообще-то сатиры и юмора, принимаю авторов. Газета наша молодежная, комсомольская, но графоманов ходит — страшное дело. Сначала с ними было забавно, сейчас — осточертели. Хорошо, ввели пропускную систему.
Первым делом направляюсь в буфет. И устраиваю себе пир горой. Ем осетрину — рыхлое, белое мясо с янтарными прожилками, пью сливовый вязкий сок, затем кофе с молоком. Становится легче. Шторм в мозгах утихает.
11.00. Кто-то дергает за ручку двери. Я открываю дверь.
