— Я… от нашего знакомого, — сказал я и как-то невольно закряхтел.
— Да-да, я знай… — Глазки у него невинно опустились. Чувствовалось, нервничал он не меньше моего — все время дергал себя за пальцы, и они у него мерзко хрустели.
— Э… — Я покосился на портфель.
— Открыть, давай показать, — сказал он торопливо.
Я вытащил иконы, размотал бинты туалетной бумаги.
Минут пять он обнюхивал доски, ковырял их когтем и изучал по-всякому, единственное — на зуб не попробовал.
— Николя, — сказал он, ткнув в Николая-угодника волосатым кривым мизинцем.
— Точно, — подтвердил я задушевно. — Чудотворец. Семнадцатый сэнчери. Будем брать? Или как?
— Я хочу иметь большой разговор, — подумав, сказал он и спохватился: — А вы не воровай эту штука? Икскьюз ми, но… я честный человек и скандал… Вы понимайт, да?
— Ес, сэр, — сказал я. — Как не понять. Вам крышка, нам крышка. Все очень даже понятно.
— У меня есть каналь, — сказал Кэмпбэлл. — Я не везу. Другой человек… Но это есть секретный дело! — Он поднял палец. — И я иметь разговор…
— Ну, — перебил я, — разговор разговором, но сначала дело. За каждую доску — пятьсот долларов. Века, сами понимаете, семнадцатый, восемнадцатый — древние, так что по-божески…
— Это кошмар… — Кэмпбэлл сел и протер очки штаниной висевших на спинке кровати брюк. — Я даю тысяча для всё. Фор олл. Я не имей много. И разговор…
— Стоп, — сказал я. — Тут наш знакомый… В туалете. Миша. Надо посоветоваться.
— Оу, Мишя? — заулыбался Кэмпбэлл.
— Туалет, — сказал я. И пошел звать Мишку.
Но в туалете никого не было. Я просто остолбенел… Но тут послышался упорный шум воды, дверца кабинки распахнулась и, воровато озираясь, появился мой компаньон и сообщник.
— Толкнул? — выдохнул он. — Есть?
— Дает тыщу, — доложил я. — Пойдем… Ждет.
Когда мы ввалились в номер, иконы уже как ветром сдуло, а на месте их лежала пачка серо-зеленых бумажек. Мистер Кэмпбэлл опять ломал себе пальцы.
— Мы согласны, — сказал я, сгребая «капусту» и усаживаясь наконец в желанное кресло. — Все олл райт.
— Я имей разговор, — шепотом откликнулся Кэмпбэлл, пожал Мишке руку и полез в холодильник, вытащив оттуда бутыль виски, две банки с ананасовым соком, сыр и консервы. — У нас есть бизнес. Вы можешь зарабатывай, я можешь тоже. Я знай коллекционер в Англия и Америка, очень богатая люди… — Виски он разлил в казенные гостиничные рюмашки. — Я оставляй телефон свой дрюг… Вы — звонить и приезжай, он отдавать деньги. Он честный человек, вы не надо дрожать от страха…
— Только с политикой мы не связываемся, — строго сказал Мишка и насупился. — Вы нас не впутывайте!
— Какой политик! — воскликнул Кэмпбэлл. — Я математик! Я бедный человек! Я тоже нужно деньги…
— Ну, выпьем, — сказал Мишка мрачно. Он думал.
— Но доставать икона до восемнадцать век! — сказал Кэмпбэлл, записывая на клочке бумажки номер телефона. — Древний вещь. Плохой не надо мазня.
— Ясно. — Мишка, сопя, до краев наполнил рюмки. — Ежу понятно, сделаем. Все путем…
— Это есть опасность! — откликнулся Кэмпбэлл и ловко опрокинул рюмашку. Лысина его покраснела, очки сползли на нос. — Я тоже дрожать от страха. Если поймай, меня сюда не пускают потом. Я изучай топология. У вас колоссальный ученый. Но меня поймай и не приглашает никто. Вы не воровай икона! Я говорил с человек, и он знает: надо покупать у старуха и дедушка в деревня. За рубель. Или очень хорошо — водка. Мне в деревня нельзя. Виза. — Он помедлил. — Я бедный человек, — повторил заученно. — Моя мама в госпиталь и нет страховка. И я имей девушка, но нет дом.
— Такая же история… — подтвердил Мишка с грустью. — Жить негде. С родителями — сам понимаешь…
Кэмпбэлл его не слушал.
— У вас дешевый квартира, — говорил он, покачиваясь корпусом. — У нас дорогой дома. Моя девушка иметь родители… Это есть кошмар! Нет дом — нет ее. Надо пятьдесят тысяча долларз… — Он полез в бумажник, извлек фотографию какой-то особы и дал нам оценить ее лик. Затем вновь выпил, и в голубых глазах его появилась ангельская мечтательность и просветленность. — У меня есть долг! Сто двенадцать тысяча долларз! Это есть кошмар! Если не отдать — тюрьма. Но моя мама болеть. Я делаю еще долг…
Я соболезнующе кивал, уминая анчоусы. Под виски они идут паршиво — словно одеколон с селедкой.
— Если вас… — Мишка взял себя за шиворот, — то вы нас не знаете! А если нас… мы не знаем вас.
— Мы есть джентльмен! — выпятил впалую грудь Кэмпбэлл. — Очевидная поведение. — И, поразмыслив, добавил: — Большая опасность! Пойматься нельзя. Но это — жизнь!
— У-у-у, еще какая! — подтвердил Мишка. — Еще та!
— А вы, — Кэмпбэлл обернулся ко мне, — какая профессия? Художник?
Я помедлил, закуривая… Ответил так:
— Занимаюсь вопросами… парапсихологии, — заметив, как Мишка, информированный о моих телепатических фокусах, настороженно и даже, как показалось, неодобрительно прищурился.
Кэмпбэлл уставился на меня, как на придурка. Впрочем, благожелательно улыбаясь. Зубы у него были белые и ровные, как клавиши у рояля.
— Но это… фантазия! — заявил он таким тоном, будто бы убеждал меня, сам между тем сомневаясь.
— Хотите спор? — изящно стряхнув пепел, пошел я в атаку. — Ну вот телепатия, верите?
— На… дистанция? — уточнил он, помахав, как веером, растопыренными пальцами у лба. — Мысль?
— Да! — Я кружил глазами по комнате, словно отыскивая некий необходимый предмет. Затем, озарив лицо рождением идеи, полез в «президент» и вытащил колоду карт, которую с недавнего времени в ожидании подходящего случая постоянно таскал с собой.
Михаил взирал на мои манипуляции отчужденно.
Я втолковал математику суть: друг-телепат, вытаскивай карту, звони, получай ответ. На кон, после краткого торга, была выставлена сотня рублей — номинал, оговоренный с Олегом.
Кэмпбэлл с пристрастием изучил колоду. Вытащил карту: десятку треф. Одной рукой прикрыв телефонный диск, другой я набрал номер и передал трубку специалисту по точным наукам.
— Дмитрия Теодоровича, — подсказал я Кэмпбэллу, примечая, что лоб первой моей жертвы несколько взопрел от волнения.
С акцентом, но довольно четко он произнес имя-отчество-код. И — растерянно передал трубку мне. Сказал:
— Неправильно номер…
Олег, вероятно, не врубившись попервоначалу, ответил, что не туда, дескать, попали. Я перехватил трубку, повторил ласково:
— Дмитрий Теодорович?
Послышалось далекое сопение и вслед за ним — какое-то предсмертное бормотание. Я с трудом разобрал:
