Мулла Тегерани колебался, не зная, как ему поступить. Когда он посмотрел на микрофон, Мак-Ивер метнул многозначительный взгляд в сторону Саболира.
Саболир сразу его понял, реакция у него была отменной.
– Разумеется, что бы вы ни решили, ваше превосходительство Тегерани, комитет согласится с этим, – заговорил он елейным голосом. – Но завтра – завтра, как я понимаю, вам приказано посетить другие аэродромы, чтобы точно установить, где и сколько гражданских вертолетов располагаются на вашей территории, а это весь Тегеран? Да?
– Таков приказ, да, – кивнул мулла. – Я и некоторые члены моего комитета должны завтра посетить другие аэродромы.
Саболир тяжело вздохнул, изображая глубокое разочарование. Мак-Ивер с трудом удержался от смеха – настолько иранец переигрывал.
– К сожалению, вам будет невозможно посетить их все на машине или пешком и успеть вернуться, чтобы проследить – лично проследить – за прибытием и немедленным отлетом этого единичного самолета, который, совершенно не по его вине, завернули обратно единственно из-за высокомерия диспетчеров Киша и Исфахана, которые осмелились принять решение, не проконсультировавшись с вами.
– Верно, верно, – закивал мулла. – Это их вина!
– Семь часов утра вас устроит, ваше превосходительство Тегерани? – тут же произнес Мак-Ивер. – Мы будем счастливы помочь комитету нашего аэропорта. Я дам вам нашего лучшего пилота, и вы успеете вернуться, имея более чем достаточно времени, чтобы… э-э… лично проследить за немедленным отлетом севшего самолета. Сколько человек полетят с вами?
– Шесть… – рассеянно произнес мулла, ошеломленный мыслью о том, что он сможет выполнить полученные им приказания – Божий труд – с таким удобством и с такой роскошью, как настоящий аятолла. – Это… это можно было бы устроить?
– Разумеется! – воскликнул Мак-Ивер. – В семь утра здесь, у нас. Капитан… э-э… старший капитан Натаниэль Лейн подготовит двести двенадцатый к полету. Семь человек, включая вас, и до семи жен. Вы, разумеется, полетите в кабине, рядом с пилотом. Считайте, что все уже готово.
Мулла летал всего два раза в жизни: в Англию, на учебу в университет, и обратно домой, специальным чартерным рейсом «Иран эр» для студентов в битком набитом самолете. Он широко улыбнулся и протянул руку за микрофоном:
– В семь утра.
Мак-Ивер и Гэваллан ничем не выдали своего облегчения, добившись этой победы. Как и Саболир.
Саболир был доволен, что мулла угодил в ловушку. На все воля Аллаха! Теперь, если меня ложно обвинят, у меня есть союзник, сказал он себе. Этот дуралей, этот лжемулла, сын собаки, разве он только что не принял взятку – ясно, что это не пешкеш, – на самом деле даже две взятки: новые очки и несогласованный, неоправданно дорогой перелет на вертолете? Разве он сознательно не позволил обвести себя вокруг пальца этим медоточивым, бесконечно вероломным англичанам, которые до сих пор считают, что могут соблазнить нас своими побрякушками и украсть все наше достояние за несколько риалов? Только послушайте, как этот тупица дает чужеземцам все, что им нужно!
Он посмотрел на Мак-Ивера. Со значением. И поймал его взгляд. Потом снова уставился в пол. Ну а теперь ты, высокомерный сын собаки с Запада, думал он, какую ценную услугу ты должен будешь оказать мне в обмен на мою помощь?
ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ. 19:10. Гэваллан принял от одетого в униформу французского официанта бокал красного вина, Мак-Ивер – белого.
Они чокнулись и сделали по живительному глотку, чувствуя себя усталыми после возвращения из аэропорта. Они сидели в просторном зале вместе с другими гостями, большей частью европейцами, мужчинами и женщинами. Зал выходил окнами на покрытые снегом сады и теннисные корты, кресла были современными и удобными, стойка бара – длинной. В разных частях этого прекрасного здания, расположенного в лучшей части Тегерана, имелось множество других залов и комнат для банкетов, танцевальных вечеров, званых обедов, карточных игр, сауны. Французский клуб оставался единственным клубом для иностранцев, который еще функционировал. Клуб Американских вооруженных сил с его огромным комплексом развлекательных и спортивных площадок и бейсбольным полем, а также Британский, Немецкий и большинство других клубов, включая клубы американских стран, помимо США, были закрыты, их барные стойки и запасы алкогольных напитков разбиты.
– Господи, до чего же хорошая штука! – заметил Мак-Ивер; холодное как лед вино очистило рот и горло, унеся с собой образовавшийся за день неприятный налет. – Только Джен не говори, что мы сюда заезжали.
– Это и ни к чему, Мак. Она и так узнает.
– Ты прав, ладно, – кивнул Мак-Ивер. – Мне удалось заказать здесь на вечер столик для ужина, и это влетело мне в изрядную копеечку, но оно того стоит. Раньше в это время здесь столиков не ставили, обслуживали только стоя… – Он обернулся на взрыв смеха, раздавшийся из дальнего угла, где сидели какие-то французы. – В первый момент мне показалось, что это Жан-Люк. Такое чувство, будто целые годы прошли с тех пор, как мы собрались здесь на его предрождественский вечер… Интересно, соберемся ли мы когда-нибудь еще на такой же?
– Конечно соберетесь, – сказал Гэваллан, чтобы приободрить его, озабоченный тем, что огонь, всегда горевший в сердце его старого друга, словно угасает. – Не давай этому мулле испортить тебе настроение.
– У меня от него мурашки по коже… как и от Армстронга, если уж на то пошло. И от Талбота. Но ты прав, Энди, я не должен позволять всему этому меня расстраивать. Сегодня мы в лучшей форме, чем были два дня назад…
Новый взрыв смеха отвлек его, и он начал вспоминать все те замечательные вечера, которые провел здесь с Дженни, и Петтикином, и Лочартом – сейчас о нем думать не буду, – и со всеми остальными пилотами и их многочисленными друзьями: британцами, американцами, иранцами. Никого не осталось, большинства из них уже не осталось. Раньше ведь как бывало: «Джен, давай-ка сходим во Французский клуб, там сегодня днем финал теннисного турнира…», или: «Валик сегодня вечером с восьми часов устраивает коктейль в Иранском офицерском клубе…», или: «Сегодня матч по поло, матч по бейсболу, вечер с купанием, вечер с катанием на лыжах…», или: «Извини, в этот уик-энд мы приглашены на посольский прием на Каспии…», или: «Я бы с удовольствием, но Джен не может, она поехала в Исфахан посмотреть ковры для дома…»
– Раньше у нас здесь было столько всего, Энди, светская жизнь тут была лучшая на свете, и думать нечего, – сказал он. – Теперь нам трудно даже просто поддерживать связь со своими базами.
Гэваллан кивнул.
– Мак, – мягко сказал он, – прямой ответ на прямой вопрос. Ты хочешь уехать из Ирана и чтобы кто-нибудь другой встал на твое место?
Мак-Ивер непонимающе уставился на него:
– Боже всемогущий, откуда у тебя такие мысли? Нет, абсолютно нет! Ты хочешь сказать, ты подумал, раз я слегка расстроился, так… Боже милостивый, нет! – произнес он, но его сознание, будто пробудившись от толчка, задало ему тот же самый вопрос, о котором он всего несколько дней назад и помыслить не мог: а не теряешь ли ты действительно все это – свою волю, хватку, свою потребность идти дальше, не пришло ли время уйти? Не знаю, подумал он, с ноющей болью ощутив холод правды, однако лицо его улыбалось. – Все в порядке, Энди. Нет ничего такого, с чем бы мы не справились.
