– Хорошо. Извини, я надеюсь, ты не в обиде за этот вопрос. Думаю, то, что сказал мулла, меня приободрило, за исключением того, когда он заговорил о «наших иранских вертолетах».
– На самом деле Валик и партнеры вели себя так, будто наши вертолеты принадлежат им с момента подписания контракта.
– Слава богу, контракт британский, и обязательность его исполнения регулируется британским законодательством. – Гэваллан посмотрел поверх плеча Мак-Ивера, и глаза его чуть заметно расширились.
В зал вошла девушка лет двадцати восьми: черные волосы, темные глаза, поразительно красивые лицо и фигура.
Мак-Ивер проследил за его взглядом, оживился, встал.
– Привет, Сайада, – сказал он, подзывая ее. – Позволь представить тебе Эндрю Гэваллана. Энди, это Сайада Бертолен, подруга Жан-Люка. Ты к нам присоединишься?
– Спасибо, Мак, но, извини, не могу, я как раз собиралась сыграть партию в сквош с подругой. Ты хорошо выглядишь. Рада познакомиться с вами, мистер Гэваллан. – Она протянула руку, и Гэваллан пожал ее. – Простите, мне нужно бежать, передай Дженни мою любовь.
Они снова сели.
– Официант, пожалуйста, еще раз то же самое, – заказал Гэваллан. – Мак, между нами говоря, эта птичка заставила меня почувствовать настоящую слабость во всем теле!
Мак-Ивер расхохотался:
– Обычно эффект бывает прямо противоположным! Она, без сомнения, очень популярна, работает в кувейтском посольстве, сама – ливанка, и Жан-Люк от нее совершенно без ума.
– Черт подери, я его не виню!.. – Улыбка Гэваллана растаяла: в дальнюю дверь в зал вошел Роберт Армстронг; его сопровождал высокий иранец лет пятидесяти с небольшим, с волевым лицом. Армстронг заметил Гэваллана, коротко кивнул, потом вернулся к разговору со своим спутником, вышел с ним из зала и поднялся по лестнице туда, где располагались другие залы и комнаты. – Интересно, какого дьявола этот человек со… – Гэваллан замолчал: воспоминания вдруг нахлынули потоком. – Роберт Армстронг, старший суперинтендант Департамента уголовного розыска Коулуна, вот кто он такой… вернее, кто он был такой!
– Департамента уголовного розыска? Ты уверен?
– Да. Департамент или Специальная служба…
[34] Погоди минутку… он… да, верно, он был другом Иэна, если разобраться, там-то я с ним и познакомился, в Большом Доме на Пике, а не на скачках вовсе, хотя я его и там мог видеть с Иэном. Если память мне не изменяет, это было как раз в тот вечер, когда Квиллан Горнт явился туда незваным гостем… точно уже не помню, но думаю, это была годовщина свадьбы Иэна и Пенелопы, как раз перед тем, как я уехал из Гонконга… Господи, это было почти шестнадцать лет назад! Неудивительно, что я не мог его вспомнить.
– У меня было такое чувство, что он вспомнил тебя сразу же, как только мы встретились вчера в аэропорту.
– У меня тоже.
Они допили вино и ушли, оба ощущая странное беспокойство.
ТЕГЕРАНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ. 19:32. Митинг левых, собравший на прямоугольном дворе перед университетом больше тысячи студентов, проходил шумно и был сопряжен с немалой опасностью: слишком много фракций, слишком много фанатиков и слишком многие из них при оружии. Вечер был сырым и холодным; ночная тьма еще не опустилась, хотя в сумерках в студенческой массе уже зажглось несколько фонарей и факелов.
Ракоци стоял в толпе в задних рядах, полностью слившись с ней. Он был одет во что попало, как и остальные, и выглядел так же, как они, хотя теперь его легенда изменилась и он перестал быть Смитом или Федором Ракоци, русским мусульманином, сторонником исламского марксизма. Здесь, в Тегеране, он превратился в Дмитрия Язернова, советского представителя Центрального комитета Туде – должность, которую время от времени он занимал последние несколько лет. Он стоял в углу прямоугольника вместе с пятью студенческими вожаками из Туде, прикрытый стеной от пронизывающего ветра; автомат висел у него на плече, взведенный и готовый к бою, и он ждал, когда раздастся первый выстрел.
– Теперь уже в любой момент, – тихо сказал он.
– Дмитрий, кого мне снимать первым? – нервно спросил один из студентов.
– Моджахеда, этого не знающего своей матери ублюдка, вон того, который вон там стоит, – терпеливо ответил он, указав на человека с черной бородой, по возрасту гораздо старше остальных. – Только не спеши, Фармад, и вперед меня не лезь. Он профессионал и член ООП.
Его товарищи остолбенело уставились на него.
– А почему его, если он из ООП? – спросил Фармад, низкорослый юноша, почти карлик, с крупной головой и маленькими умными глазами. – Все эти годы люди из ООП были нашими большими друзьями, обучали нас, поддерживали, снабжали оружием.
– Потому что теперь ООП станет поддерживать Хомейни, – все так же терпеливо объяснил Ракоци. – Разве Хомейни не пригласил Арафата сюда на следующей неделе? Разве он не передал ООП здание израильской миссии в качестве их постоянной штаб-квартиры? ООП может поставить Ирану всех технических специалистов, которые нужны Базаргану и Хомейни, чтобы заменить израильтян и американцев, особенно на нефтяных промыслах. Ты же не хочешь, чтобы положение Хомейни упрочилось, а?
– Нет, но ООП нам так…
– Иран – не Палестина. Палестинцам следует оставаться в Палестине. Вы выиграли революцию. Зачем отдавать свою победу чужакам?
– Но ведь ООП была нашим союзником, – настаивал Фармад, и Ракоци обрадовался, что обнаружил изъян до того, как этому человеку была передана некоторая доля власти.
– Союзники, ставшие врагами, теряют свою ценность. Помни о главной цели.
– Я согласен с товарищем Дмитрием, – отозвался другой, голос его звучал взвинченно, глаза были холодными и очень жесткими. – Нам не нужно, чтобы ООП тут раздавала приказы. Если ты не хочешь его устранять, Фармад, его устраню я. Всех их, и всех собак с зелеными повязками тоже!
– ООП доверять нельзя, – сказал Ракоци, продолжая один и тот же урок, сея все те же семена. – Посмотрите только, как они все время виляют, хитрят, меняют позицию даже у себя на родине: в один момент заявляют, что они марксисты, в другой – что мусульмане, в следующий – заигрывают с архипредателем Садатом, потом нападают на него. У нас есть документальные свидетельства всего этого, – добавил он, с привычной ловкостью внедряя дезинформацию, – а также документы, доказывающие, что они планируют убийство короля Хусейна и захват Иордании, а потом заключение сепаратного мира с Израилем и Америкой. У них уже прошли тайные встречи с ЦРУ и израильтянами. На самом деле они вовсе не против Израиля…
Ах, Израиль, размышлял он, пока его рот выговаривал давно продуманный и подготовленный текст, насколько же ты важен для матушки-России, так чудесно усевшийся в этом котле, – постоянный источник раздражения, который будет гарантированно приводить всех мусульман в бешенство до скончания веков, особенно этих шейхов с их такими богатыми нефтью вотчинами, который так же гарантированно будет натравливать всех мусульман на христиан, на нашего главного врага – твоих американских, британских и французских союзников, – при этом ограничивая их мощь и держа их и весь Запад в состоянии неустойчивости, пока мы захватываем жизненно важные куски пирога: в этом году – Иран, в следующем – Афганистан, потом – Никарагуа, дальше – Панама, следом – другие, всегда реализуя один неизменный план: обладание Ормузским проливом, Панамой, Константинополем и сокровищницей Южной Африки. Ах, Израиль, ты – наша козырная карта в мировой игре в «Монополию». Но мы никогда не выложим тебя на стол и не продадим! Мы не оставим тебя! О, мы позволим тебе проиграть много сражений, но не всю войну; мы позволим тебе умирать с голоду, но никогда не дадим умереть; мы позволим твоим соотечественникам-банкирам финансировать нас и, таким образом, свое собственное уничтожение; мы дадим тебе сосать из Америки кровь, пока она не сдохнет; мы укрепим твоих врагов – но не слишком – и поможем им трахнуть тебя всем скопом. Но не волнуйся, мы никогда не дадим тебе исчезнуть с лица земли. О нет! Никогда. Для нас ты – слишком большая ценность.
