– Мальчик, замолчи, – без гнева сказал Юсуф. – Он мертв?
Один из его людей подошел к Пакнури и присел рядом на корточки:
– Нет. На все воля Божья.
– На все воля Божья. Хасан, подними его, опусти головой в корыто с водой, если он не очнется, понесем его на руках.
– Нет, – храбро прервал его Бакраван, – нет, он останется здесь, он болен и…
– Ты что, глухой, старик? – В голосе Юсуфа появились звенящие нотки.
Страх пополз по углам комнаты. Маленький мальчик засунул себе кулак в рот, чтобы не вскрикнуть. Юсуф в упор смотрел на Бакравана, а тем временем человек, которого он назвал Хасаном, широкоплечий и сильный, легко поднял Пакнури и выволок его из лавки на улицу.
– На все воля Божья, – произнес Юсуф, не сводя глаз с Бакравана. – А?
– Куда… пожалуйста, куда вы его забираете?
– В тюрьму, конечно. Куда еще его забирать?
– В какую… в какую тюрьму, прошу вас?
Один из людей Юсуфа расхохотался:
– Какая разница, в какую тюрьму?
Бакравану и всем остальным показалось, что в комнате стало невыносимо душно, словно в тюремной камере, хотя воздух в ней был все тот же и выходивший на улицу фасад по-прежнему оставался открытым.
– Все же я хотел бы знать, ваше превосходительство, – тяжело произнес Бакраван, пытаясь спрятать свою ненависть. – Прошу вас.
– Эвин.
Это была самая страшная из всех тегеранских тюрем. Юсуф ощутил, как по комнате прокатилась еще одна волна страха. Должно быть, они все виновны, если так боятся, подумал он. Он оглянулся на своего брата:
– Дай-ка мне бумагу.
Его брату едва исполнилось пятнадцать, он был грязным и тяжело кашлял. Брат достал с полдюжины листов и начал перебирать их, наконец нашел тот, что искал:
– Держи, Юсуф.
Командир, прищурившись, вгляделся в нее:
– Ты уверен, что это та самая?
– Да. – Юноша ткнул коротким пальцем в имя и медленно прочел его по буквам: – Д-ж-а-р-е-д Б-а-к-р-а-в-а-н.
Кто-то пробормотал: «Храни нас Аллах!», и в наступившей бездонной тишине Юсуф поднял бумагу и протянул ее Бакравану. Остальные, замерев, смотрели.
Едва дыша, старик взял документ; пальцы его дрожали. Ему не сразу удалось поймать строчки в фокус. Потом он увидел слова: «Джаред Бакраван с тегеранского базара, по приказу Революционного комитета и муллы Увари вы должны явиться в Революционный трибунал в тюрьме Эвин завтра, сразу же после утренней молитвы, и дать ответы на вопросы». Бумага была подписана «Увари», вид подписи выдавал человека безграмотного.
– Какие вопросы? – тупо спросил он.
– На все воля Бога. – Начальник стражи вскинул карабин на плечо и поднялся. – До рассвета. Принесите бумагу с собой и не опаздывайте. – В этот момент он увидел серебряный поднос, бокалы резного хрусталя и наполовину полную бутылку водки, стоявшие на низком столике в темном проходе, почти скрытые занавеской, поблескивавшие в пламени зажженных свечей. – Клянусь Аллахом и Пророком, – зло проговорил он, – вы что, забыли законы Аллаха?
Служащие лавки бросились с его дороги, когда он подошел к столику, перевернул бутылку вверх дном, опорожнив ее на пол, и отшвырнул прочь. Немного жидкости добежало до одного из ковров. Мальчик, разносивший чай, не думая, упал на колени и начал промокать ее с ковра.
– Оставь это!
Ребенок в страхе отскочил. Юсуф ногой небрежно отвел от ковра бо́льшую часть растекавшейся по полу водки.
– Пусть это пятно напоминает тебе о законах Аллаха, старик, – сказал он. – Если пятно останется. – Мгновение он рассматривал ковер. – Какие цвета! Великолепно! Великолепно! – Он вздохнул, почесался и повернулся к Бакравану и Киа. – Если взять все богатство всех нас, стоящих здесь, и добавить его к богатству всех наших семей и семей наших отцов, даже тогда мы не сможем купить хотя бы краешек такого ковра. – Юсуф криво усмехнулся. – С другой стороны, если бы я был так же богат, как ты, заимодавец Бакраван, – тебе известно, что законы Аллаха запрещают и ростовщичество тоже? – даже если бы я был столь же богат, я все равно не стал бы покупать такой ковер. Мне не нужно это сокровище. У меня ничего нет, у нас ничего нет, и нам ничего не нужно. Только Бог.
Он вышел.
У АМЕРИКАНСКОГО ПОСОЛЬСТВА. 20:15. Эрикки ждал уже почти четыре часа. Со своего стула у окна первого этажа в квартире его друга Кристиана Толлонена он видел высокие стены, окружавшие залитый светом комплекс зданий американского посольства дальше по улице. Морские пехотинцы в форме притопывали ногами от холода у огромных чугунных ворот, за которыми высилось большое здание самого посольства. Машин на улице было по-прежнему много, тут и там вспыхивали громкие ссоры, каждый давил на клаксон и пытался пролезть вперед; пешеходы, по обыкновению, вели себя нетерпеливо и думали только о себе. Светофоры не работали. Полиции не было. Да и будь она здесь, толку все равно было бы мало, подумал Эрикки, тегеранцы плевать хотели на правила дорожного движения, всегда плевали и всегда будут плевать. Как те безумцы на дороге в горах, которые себя угробили. Как тебризцы. Или казвинцы.
Его огромный кулак сжался при воспоминании о Казвине. Сегодня утром в финском посольстве он узнал, что Казвин находится в состоянии бунта, что азербайджанские националисты в Тебризе снова подняли восстание и ведут бои с войсками, преданными правительству Хомейни, и что вся эта стратегически важная и богатая нефтью приграничная провинция снова объявила себя независимой от Тегерана; за эту независимость она боролась веками, неизменно подстрекаемая и поддерживаемая Россией. Иран там воспринимался как извечный враг и захватчик ее территории. Ракоци и другие вроде него сейчас, должно быть, кишат во всем Восточном Азербайджане.
– Конечно, Советы хотят нас заполучить, – сердито говорил хан Абдолла Горгон во время их спора, как раз перед тем, как они с Азаде покинули Тебриз. – Конечно, твой Ракоци и его люди расползлись тут повсюду, как муравьи. Мы ступаем по самому тонкому канату во всем мире, потому что мы для них – ключ к Персидскому заливу и ключ к Ормузу, становой жиле Запада. Если бы не Горгоны, если бы не связи нашего клана и если бы не некоторые из наших курдских союзников, мы бы уже были советской провинцией, присоединенной к другой половине Азербайджана, которую Советы украли у нас много лет назад, украли с помощью все тех же подлых британцев… О, как я ненавижу британцев, даже больше, чем американцев, которые являются просто тупыми невоспитанными варварами. Ведь это так, не правда ли?
– Они не такие, по крайней мере те, с кем я встречался. И «С-Г» обходилась со мной честно.
– Пока. Но они предадут тебя. Британцы предают всех, кто не является британцем, хотя и тех они предадут, если так им будет удобнее.
– Иншаллах.
Абдолла Горгон невесело рассмеялся:
