– Иншаллах! И Иншаллах, что в сорок шестом году Советская Армия отступила за границу, и тогда мы разгромили их приспешников и раздавили их Демократическую Республику Азербайджан и Курдскую Народную Республику. Но я восхищаюсь Советами: они играют только на победу и меняют правила, как им угодно. Настоящим победителем в вашей мировой войне был Сталин. Вот это колосс! Как он подавил всех в Потсдаме, Ялте и Тегеране – обошел и Черчилля, и Рузвельта! Рузвельт в Тегеране, кажется, даже остановился в советском посольстве, нет? Как мы, иранцы, хохотали! Великий президент отдал Сталину будущее, когда имел власть затолкать его назад в свои границы. Какой гений! Рядом с ним ваш союзник Гитлер – просто трусливый сапожник! На все воля Аллаха, а?
– Финляндия объединилась с Гитлером только затем, чтобы сражаться со Сталиным и отвоевать свои земли.
– Но вы проиграли, вы ошиблись с выбором и проиграли. И дураку было понятно, что Гитлер проиграет. Как шах Реза мог оказаться таким глупым? Ах, капитан, я никогда не мог понять, почему Сталин оставил вас, финнов, в живых. На его месте я опустошил бы Финляндию в назидание другим, как он это сделал с десятком других стран. Почему он оставил вас всех жить дальше? Потому что вы бросили ему вызов в этой своей «зимней войне»?
– Не знаю. Может быть. Я согласен, что Советы никогда не сдадутся.
– Никогда, капитан. Но и мы не сдадимся. Мы, азербайджанцы, всегда сумеем их перехитрить и удержать на безопасном расстоянии. Как в сорок шестом.
Но в ту пору Запад был в силе, тогда в отношении Советов действовала доктрина Трумэна: руки прочь или пеняйте на себя, мрачно подумал Эрикки. А теперь? Теперь у руля Картер. Какого руля?
Эрикки тяжело поднялся и снова наполнил свой бокал; ему не терпелось вернуться к Азаде. В квартире было холодно, и он не снимал верхней одежды – центральное отопление было отключено, из щелей в окнах тянуло холодом. Но комната была большой, оставляла приятное впечатление мужского жилища: старые кресла, на стенах – небольшие, но хорошие персидские ковры, бронза. Повсюду разбросаны книги, журналы, газеты – финские, русские, иранские, – на одной из полок стояла забытая пара женских туфель. Эрикки пригубил водку, наслаждаясь теплом, которое она ему дарила, потом еще раз взглянул в сторону американского посольства. На мгновение он задумался, а не стоит ли ему эмигрировать в США вместе с Азаде.
– Бастионы рушатся, – пробормотал он. – Иран перестал быть безопасным, Европа так уязвима, Финляндия балансирует на лезвии меча…
Его внимание сосредоточилось на ситуации внизу. Теперь движение было полностью остановлено кучками молодежи, собиравшейся на обеих улицах, – посольство США располагалось на пересечении Тахт-е-Джамшид и главной улицы, носившей имя Рузвельта. Раньше носившей имя Рузвельта, лениво поправил он себя. Как ее теперь называют? Улица Хомейни? Улица Революции?
Входная дверь квартиры распахнулась.
– Эй, Эрикки! – крикнул с порога, ухмыляясь, Кристиан Толлонен, одетый в меховую ушанку, какие носят русские, и военную дубленку, которую он купил в Ленинграде, куда приехал в один из уик-эндов, чтобы напиться с друзьями по университету. – Что новенького?
– Я жду уже четыре часа.
– Три часа двадцать две минуты, да еще прикончил полбутылки моей лучшей контрабандной «Московской», какую только можно купить за деньги, а мы условились, что меня не будет три или четыре часа.
Кристиану Толлонену, светловолосому, сероглазому холостяку, работавшему заместителем атташе по культурным связям в финском посольстве, было тридцать с небольшим. Они дружили с тех пор, как несколько лет назад Кристиан приехал в Иран.
– Налей-ка и мне. Клянусь Создателем, мне это нужно! Тут еще одна демонстрация назревает, и я сюда насилу протолкался. – Не снимая дубленки, он подошел к окну.
Обе части толпы теперь соединились, люди скопились перед оградой посольства. Все ворота были закрыты. Эрикки с тревогой отметил, что среди молодежи не было ни одного муллы. Снизу до него доносились крики.
– Смерть Америке, смерть Картеру! – перевел Кристиан, свободно говоривший на фарси, потому что его отец тоже служил здесь дипломатом и Кристиан в юные годы провел пять лет в тегеранской школе. – Обычная ерунда – долой Картера и американский империализм.
– Никаких «Аллах-у акбар», – заметил Эрикки. На мгновение его мысли перенеслись к дорожной заставе, и в желудке осел ледяной ком. – Ни одного муллы.
– Действительно. Я там внизу вообще ни одного не встретил. – (События на улице набирали темп, различные группы молодежи крутились у чугунных ворот.) – Большинство из них – студенты университета. Они приняли меня за русского, сказали, что около университета произошло настоящее сражение, левые против «зеленых повязок»; человек, наверное, двадцать-тридцать убиты или ранены, и стрельба все еще продолжается. – (На их глазах пятьдесят-шестьдесят студентов начали раскачивать чугунные ворота.) – Они напрашиваются на драку.
– И полиции нет, чтобы их остановить. – Эрикки протянул ему бокал.
– Ох, что бы мы делали без водки?
– Пили бы бренди, – рассмеялся Эрикки. – Ты все принес?
– Нет, но начало положено. – Кристиан опустился в одно из кресел у низкого столика напротив Эрикки и открыл свой дипломат. – Вот копия твоего брачного свидетельства и свидетельства о рождении – слава богу, что мы делаем копии. Новые паспорта для вас обоих; мне удалось уговорить человека из конторы Базаргана шлепнуть тебе печать с временным видом на жительство, годится на три месяца.
– Ты просто волшебник!
– Они пообещали выдать тебе новое иранское летное удостоверение, но не сказали когда. Посмотрев на твое удостоверение сотрудника «С-Г» и фотокопию твоего британского летного удостоверения, они сказали, что с юридической стороны у тебя все более-менее в порядке. Теперь паспорт Азаде – временный. – Он открыл книжечку и показал ему фотографию. – Фотография не отвечает требованиям: я сделал «поляроидом» снимок с той, которую ты мне дал, но паспорт сгодится, пока мы не раздобудем нормальный. Пусть она его подпишет сразу же, как только ты ее увидишь. Она выезжала из страны с тех пор, как вы поженились?
– Нет, а почему ты спрашиваешь?
– Если она выедет из страны с финским паспортом… ну, я не знаю, как это повлияет на ее иранский статус. Власти всегда были чувствительны к подобным вещам, особенно в отношении собственных граждан. Хомейни, похоже, еще больший ксенофоб, поэтому его режим закрутит гайки еще туже. Им может показаться, что она отказалась от своего иранского гражданства. Не думаю, что ее пустят обратно.
Приглушенный взрыв криков из толпы молодежи на улице на секунду отвлек их обоих. Сотни студентов размахивали сжатыми кулаками, и где-то кто-то с громкоговорителем подстегивал их.
– Сейчас у меня такой настрой, что лишь бы вытащить ее отсюда, а там хоть трава не расти, – произнес Эрикки.
Его друг бросил на него внимательный взгляд, а затем, помолчав, сказал:
